Строговы

– Попробуем писать в губернию, – проговорил он. – Какая власть ни на есть, ее не обойдешь. Да и чем черт не шутит: гляди, попадет прошение к доброму человеку. Ну, а что будем делать, если губернская власть на адамовский лад запоет? – Матвей взглянул на мужиков, выжидая, что они скажут, но все молчали. – Тогда, мужики, силой надо кедровник отстоять! – продолжал Матвей, понимая, что все чувствуют это, но не решаются высказать вслух. – Может, власть силу-то лучше прошения уразумеет. Эй, Кирилл Тарасыч, сходи к учительше, попроси чернила, перо и бумагу, прошение будем писать.

Послышались восторженные возгласы:

– Во голова! Моментом рассудил!

– Чего там, горазд Захарыч!

Матвей и еще несколько грамотных мужиков составили прошение.

Когда прошение было готово, каждый подходил к столу и либо подписывал свою фамилию, либо ставил крестик. Разошлись все успокоенные, с полным сознанием важности исполненного дела.

Весть о том, что кедровник отдается под отруба Юткиным и Штычковым, быстро разнеслась по селу. К приходу Матвея дома об этом знали. Едва он перешагнул порог, Анна спросила:

– Правда?

Матвей молча кивнул головой.

– Господи, что делается! Как жить-то будем! – тихо проговорила Анна.

Дед Фишка взглянул на нее, потом покосился на племянника и сказал с дрожью в голосе:

– А как хочешь, Нюра. Выкуривают нас отовсюду – и баста. Хоть взлетай на небеса и живи там. Да еще и то я думаю: и на небесах не сразу место сыщешь. Там поди тоже все анделы, арханделы да всякие фирувимы все позаняли. – Он сердито сплюнул и замолчал, стиснув крепкими зубами пропахнувшую табаком трубку.

– Тятя, а ребята говорят, что все равно деду Евдокиму с Демьяном орех не собирать. Все, говорят, поснимаем, – вмешался в разговор Максимка и, не передохнув, начал фантазировать: – Когда орех поспеет, я проберусь ползком в кедровник и буду чистить тихонько шишки, а орехи ссыпать в бродни. Дедка, ты дашь мне свои бродни? Я бы в них столько орехов натаскал!..

Максимка мог бы фантазировать без конца, но Артем перебил его:

– Ну ты, шишкарь! Из чашки ложкой ты молодец таскать. Думаешь, дед Евдоким кедровник охранять не будет? Он всех своих кобелей с цепей спустит. Они тебя живо в клочья разорвут. Я вот придумал так придумал! – похвалился Артем и стукнул кулаком по Максимкиной коленке.

Максимка скорчился. Агафья прикрикнула на внуков, потом повернулась лицом в передний угол и заговорила, поглядывая на иконы:

– Может, придется мне за мои слова лизать на том свете раскаленную сковородку, да будь что будет. После смерти Захара и гибели пчелы молилась я усердно. Думала, прогневили мы всевышнего. С той поры, сами видели, и посты справляла я, и к обедне каждое воскресенье ходила. Уж я ли не молилась? Да, вижу, ничего не вымолила…

Она задумалась, глядя куда-то в пустоту.

– Ты, Агаша, все о боге. А помнишь, как старые люди говаривали: бог-то, дескать, бог, да не будь, нычит, сам плох, – осторожно заметил дед Фишка, боясь, как бы чем-нибудь не обидеть сестру.

– Так и я о том же, Фишка, – сказала Агафья и взглянула на Матвея. – А вы, Матюша, мужики-то, взяли б да пошумели на сходке. Разве, мол, можно так? Юткиным и Штычковым все, а остальным ничего.

– Нашла, мама, от кого требовать шума, – заговорила Анна, – это не мужики, а телята. Надо б на сходку баб собрать. Мы бы живо бате с Демкой глаза выцарапали. Небось о кедровнике и думать позабыли бы.

Матвей улыбнулся, добродушно сказал:

– Не умирайте раньше смерти. Может, еще отстоим кедровник. Прошение губернатору от схода настрочили. А если откажет, еще пошуметь попробуем. Мужики, Нюра, хоть и телята, а бодаются.

Анна недоверчиво махнула рукой.

В этот день в каждой избе только и говорили о кедровнике.

В сумерки Матвей насыпал в мешок пудовку муки и унес Ивану Топилкину. Возвращаясь от него, он завернул на кладбище, поклонился могилке Устиньки и, не заходя домой, отправился к Мартыну Горбачеву.

Проговорили до вторых петухов.

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Матвей проснулся от истошного вопля Маришки:

– Мама, мама! К нам торговка идет! В корзине кружева, платочки! Мамушка, родимая, купи мне голубенькую ленточку!

Через несколько минут на крыльце послышался топот, говор, и в дом вошла коробейница и приставшие к ней бабы и ребятишки.

– Здравствуйте, дорогие хозяюшки! – обратилась она к Анне и Агафье и, поставив корзину на лавку, бойко стала расхваливать свои товары.

– Ну, покажи, покажи, чем ты богата, – будто собираясь что-нибудь купить, проговорила Агафья.

Коробейница вытащила из корзины товары и разложила их на столе. Чего только тут не было! Кружева невиданной, замысловатой вязки, белые, как первый снег. Бусы всех цветов радуги. Какой-то мастер простые гребенки, сделанные из коровьих рогов, искусно разукрасил под бисер битым зеркальным стеклом – теперь гребенки ослепительно искрились. Связка красных, зеленых, голубых, синих, желтых лент походила на букет цветов, собранных в самое цветное время – в петровский пост. Увидя это, Маришка взвизгнула, схватила Агафью за руку.

– Бабуся, роднушечка, купи вот эту, голубенькую.

Агафья погладила внучку по голове.