Это был лобастый крепыш лет девяти в синей, отороченной синтетическим мехом курточке, с ног до головы выпачканный в пыли и паутине.
— А я думал, они вас кокнут! — радостно сообщил он. — Но так даже интереснее. Тебя как зовут, товарищ?
Он ухватил за уголок и вытащил из моего рта мерзкую тряпку. Я вздохнул свободнее, сплюнул и сказал:
— Спасибо, парень! А зовут меня Максуд Александрович. Развяжи-ка меня. Веревку перетянули, гады!
Мальчик склонился над веревками, бормоча:
— Нет, Максуд Александрович — это слишком длинно. Я буду называть вас «товарищ Штирлиц». Хорошо? — Пальцы его возились с моими путами. Я напряг мускулы и, почувствовав себя посвободнее, воспрянул духом.
— Называй как хочешь. Хоть груздем…
— Значит, договорились. Товарищ Штирлиц. А меня зовите «товарищ Тит». Ладно?
Я молча кивнул. И что он там столько возится с этими веревками? А парень, тем временем, удовлетворенно хмыкнув, разогнулся.
— Давайте условимся, — сказал он. — Вы — наш разведчик, томитесь в застенках гестапо. Вас били, пытали, но вы так никого и не выдали. А я — юный подпольщик. Я случайно наткнулся на подземный ход, который ведет в ваш каземат. Я буду носить вам еду и воду, перевязывать вам раны и искать способы вашего освобождения! — Голос мальчишки звучал самозабвенно, и мне было не по себе. Пошевелив плечами, я понял, что веревки, хоть и ослаблены, но не развязаны. Теперь я нащупывал на них что-то вроде морского узла, которого там раньше не было.
— Э-эй ты, как там тебя… товарищ Тит! Ты не балуй… Развязывай веревки! Кому говорят, развязывай!
— Успокойтесь, Штирлиц! — заботливо ответил он. — Ваши мучители пока не должны догадываться о моем присутствии. Они, конечно же, еще вернутся сюда, чтобы выпытать у вас пароли и явки. Но я твердо верю, что вы будете молчать. Да, кстати, — он порылся в кармане курточки и поднес мне на чумазой ладошке четыре золотых зуба. — Ваше имущество?
— Нет, — сказал я, — не мои…
— Так значит, это вы его…
Я молча кивнул. С чем-то ассоциировались у меня эти зубы.
— Ну, тогда это ваши трофеи, Штирлиц! — мальчик полез мне под шубу и ссыпал зубы в нагрудный карман пиджака. — Три зуба храните, а один я оставлю себе на память. Ладно?
Помотав головой, чтобы отогнать сосущую боль в затылке, я спросил пацана:
— Так что, ты разве не развяжешь меня? Ты не играй у меня на нервах! Развязывай сейчас же!
— Не пришло еще время! — сурово ответил мальчик. — Подвалы гестапо под охраной, на улицах — комендантский час, патрули автоматчиков. А подложные документы еще не готовы.
— Развязывай! — рявкнул я на него уже во весь голос, противно потея. — Развязывай сейчас же!
— Тише, товарищ, — приложил он палец к губам, — Мюллер услышит!
— Товарищ? — заорал я зверея. — Багдадский вор тебе товарищ! Освободи меня сейчас же, сопляк! Я тебе поиздеваюсь!..
Лицо моего мучителя стало грустным.
— Я понимаю… Я прекрасно вас понимаю, Штирлиц! Вы истерзаны жестокими пытками, ваше тело горит от веревок. Я был бы счастлив, если бы мог вернуть вам свободу. Но если побег из застенка не удастся, вас подвергнут еще более изощренным пыткам. А вы этого не переживете…
С моей головой было что-то неладно. Неожиданно мне почудилось, что я действительно по паспорту Штирлиц, сейчас 44-й год и я под колпаком у Мюллера. Уж больно складно шпарил парнишка свою ерундистику, выдавал как по писаному:
— Единственное, что я могу для вас сделать, Штирлиц, это принести пищу — свой скудный осадный паек. Ждите меня, я вернусь. Верьте мне, Штирлиц!
Мальчишка метнулся к двери и уже выскочил было из чулана, но вернулся, проверил на мне веревки и, подобрав с пола кляп, засунул его на прежнее место.
— Так надо, Штирлиц, — скорбно заметил он, — чтобы наши враги не заподозрили лишнего!
Не обращая внимания на мое возмущенное мычание, он вывернул лампочку и, включив фонарик, удалился.
«Псих! — понял я. — Сумаошедший^»