Строгий режим

Валёк не слушал, о чём спорили между собой здравый и рассудительный Стае, и этот подхалим Лис, всегда принимающий сторону сильных не зависимо от того, правы они или нет. Голова Валька сейчас болела о том, что если Протас, как написано в прогоне, шпилил на кума и отдавал ему людские малявы, то получалось, что и Валёк тоже помогал ему с информацией. Он ходил по камере и молил бога, чтобы Протас, которому уже терять нечего, его не выдал. Так же он клялся господу, что больше никогда не будет связываться ни с чем подобным, просил простить его за это и не отдавать на растерзание строгачам. Да и свои, если со строгого режима скажут «наказать», не пожалеют. Этот же Лис первый и будет опускать своёго друга.

Валёк даже руки складывал в молитве на груди, но его спорящие семейники этого не заметили, как и его подавленного состояния.

* * *

Плетень был в отстойнике ещё с четырьмя заключёнными, которые не успели вчера пройти флюрку и анализы и остались на выходные здесь. После бессонной ночи все спали, но когда дверь открылась и завели ещё одного да ещё и с матрасом, подняли головы и уставились на него. Плетень, единственный из всех, кто обладал здесь матрасом и спал в трусах на чистом белье, заинтересовался новеньким больше всего. Он-то сразу сообразил, что ему придётся долго жить здесь с этим человеком, по виду скорее всего с красным, на повязке которого в зоне было написано минимум «завхоз». Солидный вид и рослая фигура сразу вызвали у Олега уважение, а вся одежда и даже фирменная сумка, наверняка набитая всяким добром, говорили о том, что этот человек обеспеченный и будет здесь очень полезен.

— Здорово. Откуда сам? — спросил его Плетень, поднявшись и одевая футболку.

— С восемь семь, — каким-то потухшим голосом произнёс вновь прибывший, и только тут Плетень заметил, что при всём его солидном виде у него возле уха виднелся синяк, а на голове были две большие шишки и лицо его было таким, как будто у него умер кто-то из близких.

— Чё, закинули к блатным, а они узнали, что вязаный был по зоне? — сделал предположение Плетень, вспоминая своё попадание сюда с матрасом.

— Я там год просидел, — покачав головой, тихо проговорил пришедший как бы самому себе, — никогда не ссучил. А они…

— Чё такое, уронили? — опять предположил Плетень, усмехнувшись. Но вспомнив, как ему самому досталось в общаковом отстойнике, сразу сделал серьёзное лицо и спросил, выражая свою солидарность: — Чё, пидоры эти блатные-голодные прессанули? Не ссы, земеля. Придёт и наше время. Меня Олег зовут. А тебя как? — Плетень проятнул ему руку.

Посмотрев на руку вновь прибывший поднял взгляд на Олега и тихо произнес, убирая свою руку под куртку:

— Меня Паха зовут. Протас. Только руку жать мне не надо.

— Ох, ё-о-о, — сразу всё поняв, с досадой протянул Плетень и убрал руку. — Неужто х…ем наказали, гандоны. А за что?

— Не ху…м, просто на парашу затащили, пока я в отключке был, — поспешил сказать Протас, что его никто не имел, но и вдаваться в подробности опускания тоже не стал. — Сказали что ссучил, малявки якобы куму отсылал от смотрящего. Но я ни при делах, клянусь.

И тут Плетня осенило и он вдруг сразу всё понял.

— Как, ты говоришь, тебя зовут? Протас, а имя, я не расслышал? — спросил он, уже наверняка зная ответ.

— Паха, — ответил Протас. — Щас прогон должен пойти, ну или вечером с нового корпуса, что сука и всё такое. Не при делах я, клянусь. Да и я здесь только до понедельника. Хозяин появится, и меня в одиночку переведут, так что я вас долго не стесню.

Плетень был в шоке от своёго открытия и не мог ничего сказать. Но наступившую тишину нарушил другой заключённый.

— Мы и сами здесь до понедельника, — сказал он. — Да ты не оправдывайся тут перед нами, при делах, не при делах. Или боишься, что мы ещё тут бить будем? Спрашивается-то с человека только один раз, а с тебя уже получили. В прогоне том же не будет сказано, чтоб порвать тебя?

— Нет, — покачал головой Протас.

— Ну вот, — продолжил тот заключённый, — только в курс ставят, чтоб знали, с кем имеем дело. Или будут иметь те, к кому дальше заедешь.