Строчка до Луны и обратно

Вот и Кира из таких. Только в глазах — еще какое-то внимание живое. Смотрит на что-то, и понимаешь: это ей интересно. Когда первый раз мы повстречались в коридоре, то я больше всего запомнил этот взгляд — открытый, спокойный, и в нем интерес угадывался, словно она подумала про меня: «А вот еще один парнишка. Кто он и что из себя представляет?»

Чего скрывать: такие вопросы я и себе задавал. А еще подумал: жалко, что не в нашем классе учится. На уроке я сидел за партой и упорно вспоминал ее лицо — скулы широкие, глаза серые, большие. Нос, губы… В общем, все на месте. Нормальное, приятное лицо. И две косы длинные. Хорошие косы. Но… (тут я сделал невероятное предположение), но если бы кому-то пришло в голову провести в школе конкурс красоты, то даже из одного нашего класса нескольких девчонок наверняка отобрали бы кандидатами на этот конкурс. А вот Кира (я тогда не знал, как ее зовут) в их число, мне казалось, не попала бы.

И все же на следующей перемене я поспешил в конец коридора, где помещался их класс. И снова увидел ее. И снова с уверенностью, но почему-то без сожаления, подумал, что на конкурс красоты она никак не прошла бы.

Я почти каждый день видел Киру. И она, естественно, замечала меня. Мы даже немножко улыбались друг другу. Но заговорить отчего-то не решались.

Я уже знал, что живет Кира в нашем доме, на девятом этаже, в двести семнадцатой квартире.

А время шло. Тысячи стекол в окнах дома уже давно освободились от цветов и узоров, нарисованных крепким морозом в январе. Некоторые окна были даже открыты и темнели глубокими, как пропасть, щелями и квадратами. Наступила весна, серый, ноздреватый снег растаял.

Наш проспект Энтузиастов был еще голый, по другую сторону широкой дороги строители только лишь собирались поднимать новые дома. Там урчали бульдозеры, экскаваторы прорывали глубокие траншеи коммуникаций, всюду сновали машины.

Шум строек, долетавший до нас, был слышнее в холодное, зимнее время. А сейчас он словно отдалился, приглох. Яркое солнце и тепло выманили во двор, на лавочки, на просохшие ленты тротуаров множество народу. Звон, крики, смех, шлепки по мячу — все смешалось, и будто сам воздух наполнился праздником и весной. А дед еще сомневался! Да если всех собрать — целая первомайская колонна получится.

Ожидали, что на майские праздники дед приедет в гости. Нет, не собрался. Никак, мол, не управятся без него в колхозе. «Потому как, — написал он своим корявым почерком, — хоть должность моя считается и не очень заглавная, но, как мыслю, что без пастуха коровье стадо уже не культурное стадо, а дикая стая, и оттого личному хозяйству трудового колхозника проистекает материальный урон и сильное беспокойство».

Ну дед, как загнет! Семьдесят пятый год, а всё дела у него, не может своих коровок оставить.

Я здорово огорчился, что дед не приехал. С ним жуть до чего весело. В прошлом году месяц в деревне пробыл у него — чуть не каждый день живот от смеха болел. Его со всех домов сходятся слушать. Только и просят:

— А ну, дед Прокофей, расскажи чего поскладней!

Так иногда заслушаются — и про телевизор забудут. Вспомнит кто-нибудь, а на него только рукой машут:

— Да сиди, тут свой телевизор!..

Ну не приехал, так не приехал. Не откладывать же праздники.

Вот встретили и отгуляли все майские большие праздники, а тут совсем рядышком — и конец учебы. Вообще-то, учиться в мае — все равно что маяться. С одной стороны, надо бы как следует поднажать, четверть последняя, можно еще что-то дотянуть, исправить, чтобы год, например, без троек закончить, а с другой стороны, вся живая природа как с цепи сорвалась. «Люблю грозу в начале мая…» Ну, точно! Гроза однажды разыгралась — я даже подумал (может, это смешно, но честно говорю): вдруг, думаю, огромный домина наш завалится? Ничего, выстоял. Крепко сделали.

А в конце мая солнце принялось жарить как летом. Еще недавно бело-розовые яблони и вишни, что виднелись за палисадниками частных крошечных домиков, отцвели. Мотыльки начали порхать еще до майских праздников. А траву на газонах посеяли — ну, такая вымахала, хоть бери косу. А как, бывало, хотелось бросить учебники, тетради и бежать на площадку — в футбол играть!

И все же кое-как дотянули. Школе — конец. Вроде ура кричи — каникулы! В седьмой перешел! И с хорошими оценками, без единой тройки.

А было немножко грустно. Новая школа мне нравилась. И учеба здесь как-то лучше пошла. Но если честно: грустно больше всего было из-за Киры. То в любой час мог увидеть ее в школе. Пусть еще и не очень разговаривали мы, а только так — улыбнемся, кивнем друг другу или спросим, какой был урок, много ли на дом задали. Но даже и эти минутные встречи мне были дороги. Сидишь на уроке и думаешь: сейчас Киру увижу.