Стриптизерша (ЛП)

Но он везет меня не туда. Мы въезжаем в ворота, и Доусон машет охраннику среднего возраста в униформе, и затем мы проезжаем под аркой и резко тормозим перед входными дверьми. Я едва успеваю сообразить, что мы остановились, а Доусон отстегивает мой ремень безопасности и вытаскивает меня из машины. Мне стоило бы возразить, но у меня кружится голова, и шея совсем устала и еле удерживает мою голову. Я так устала. Я кладу ее на плечо Доусона и закрываю глаза.

Доусон смотрит на меня, и его голос заставляет меня очнуться:

— Нет, Грей. Не засыпай, хорошо? У тебя может быть сотрясение. Тебе нельзя сейчас засыпать, поняла?

Он ставит меня на ноги, и я держусь за него, пока он открывает дверь и распахивает, затем поднимает меня снова и закрывает дверь ногой. Я не заходила дальше вестибюля и ванной комнаты, когда была здесь в прошлый раз. Раздается эхо от его шагов по мраморному полу, и через полусомкнутые веки я вижу, что мы проходим через кухню в огромную, но уютную гостиную. Он нежно кладет меня на кожаный диван.

Я не могу не смотреть на него, когда он наклоняется надо мной. Его нижняя челюсть покрыта щетиной, что делает его старше и мужественнее. Я замечаю алые пятна на его подбородке и скулах, и на его рубашке. Я неосознанно поднимаю руку и стираю кровь с его щеки.

Доусон отстраняется, проведя рукой по лицу и посмотрев на руку.

— Б**дь, это его кровь.

— Он...

Доусон не дает мне договорить:

— Он не твоя забота.

Он уходит на кухню и возвращается с бутылкой перекиси, полотенцем и пакетом льда. Он осматривает мою голову с чем-то вроде профессиональной заботы, прикасаясь к ране полотенцем, смоченным в перекиси. Я вздрагиваю от боли, но она длится лишь мгновение.

— Что Грег с ним сделает?

Доусон пожимает плечами.

— Я не хочу знать ответ на этот вопрос. Я нанял Грега, потому что он пугает меня до смерти. Он был предводителем банды байкеров, по сравнению с которыми Ангелы Ада⁴—кучка молокососов. Только Грег еще получил степень по бизнесу в Брауне. Так что лучше его не злить.

Мне приходится спросить:

— Как думаешь, он мертв? Парень, который хотел... который напал на меня.

— Какое тебе дело до него?

Я пожимаю плечами:

— Я не знаю... я просто...

— Малышка, послушай. Он хотел тебя изнасиловать. Ему почти удалось, и синяки у тебя на шее доказывают это. Не думай про этот кусок дерьма больше, ладно? Его больше нет, и он не навредит ни тебе, ни кому-либо еще. Это самое главное. Его кровь на моих руках и Грега. Не на тебе.

— Но нельзя просто...

— Грей, — Доусон садится рядом со мной, и мне хочется броситься в его объятия. Я сижу неподвижно и стараюсь держать свои неустойчивые эмоции под контролем. — Не переживай об этом недоноске. Ладно? Прошу тебя. Он не заслуживает, чтобы ты о нем жалела. Если он мертв, то для него это даже слишком хорошо. Он заслуживает страданий, — от ярости в его взгляде меня бросает в дрожь.

Я смотрю в сторону и сосредотачиваюсь на дыхании. Жаркое присутствие Доусона рядом вызывает у меня воспоминания о его руках, обхватывающих меня, и о его губах... и вдруг воспоминания обрываются, и я вновь чувствую, как рука сжимает мой рот, и слышу шипение его голоса.

Доусон кладет меня к себе на колени, когда я начинаю трястись в рыданиях, и его руки обволакивают меня. Я сначала напрягаюсь, думая, что прикосновение мужских рук снова вызовет во мне ужас, но ничего не происходит. Я чувствую себя в безопасности рядом с Доусоном. Он защитил меня.

— Все хорошо, Грей. Ты в безопасности, — шепчет его голос над моим ухом.

А потом происходит что-то странное: Доусон мягко целует меня в висок. Так... нежно. Это поцелуй, чтобы успокоить, а не чтобы вызвать желание или страсть. Он приводит меня в замешательство, и я чувствую, что... меня любят. Обо мне беспокоятся.

И я не могу с этим ничего поделать.

Инстинкт призывает меня убежать, но я не могу пошевелиться. Я просто не могу заставить себя покинуть бережные объятия Доусона, и я не хочу. Мое смущение и страх недостаточно сильны, чтобы я смогла вырваться из его рук. Это плохой сон, кошмар, и он быстро растворяется.

Через некоторое время я перестаю плакать, и позволяю себе остаться в объятиях Доусона. Его губы снова прикасаются к моему виску, а потом к уху. Он оборачивает меня одеялом.

Я зеваю, и Доусон берет меня на руки и встает вместе со мной. Я засыпаю, изможденная эмоционально и физически. Рубашка Доусона такая мягкая и пахнет им. Он теплый, и я прижимаюсь к нему, чувствуя, как двигаются его мышцы, как сталь, обтянутая шелком. Я кладу голову ему на грудь и погружаюсь в чувство комфорта и заботы. Это такое чуждое мне чувство. С тех самых пор, как умерла мамочка, мне было одиноко. Я не была любима, меня никто не замечал.

Он несет меня наверх, по длинному коридору, поднимается еще на три ступеньки и через раскрытые французские двери в просторную спальню. Кровать здесь — единственный предмет мебели, не считая огромного широкоэкранного телевизора на стене напротив и пары ночных столиков по обеим сторонам кровати. Он относит меня в кровать, наклоняется над ней и кладет меня.