Стриндберг и Ван Гог

В принципе, центральным для данной проблемы является вопрос объективного существования духовного мира — как бы в некоем ином измерении. Здесь есть несколько возможностей. Либо существование этого духовного мира должно быть объективно — может быть, даже экспериментально, — средствами посюстороннего чувственно-пространственного опыта «доказано» (так возникают попытки телепатии и т. п., которые, как известно, пока еще нигде не дали неоспоримых результатов и логические предпосылки которых в большинстве случаев остаются неясными, но это мы здесь не должны обсуждать); либо его духовное содержание соответствует какой-то мировоззренческой потребности, какой-то вере, которая вообще не нуждается в шизофреническом обосновании, но в этом случае никогда не получит и чувственного наполнения (ибо оно тогда погружено в процессы, закономерно связывающиеся с совершенно гетерогенными симптомами, — истерические или иные, которые также можно охарактеризовать психопатологически); либо оно соответствует некой поэтически-мифологической потребности, для которой проблема действительности всерьез не ставится — или для которой действительность означает нечто совсем иное; либо, наконец, существование этого мира может проявиться через субъективное, чувственно наполненное переживание. У Стриндберга и Сведенборга такое переживание и было собственно доказательством. И поскольку такие больные способны с необычайной полнотой представлять вещи как воплощенные переживания, постольку их представления способны приобретать культурное значение. Оно, однако, связано лишь с материалом, а потому поверхностно. Существуют ли при других типах шизофренических процессов еще и иные связи со сферой духовного, остается вопросом. Сам диагноз шизофрении в случае Сведенборга подвергается сомнению. Gruhle считает, что его нельзя исключать, но что он маловероятен. Мне он кажется несомненным несмотря даже на то, что имеющиеся данные недостаточны, чтобы сделать диагноз столь же абсолютно неоспоримым, как в случае Стриндберга. Можно было бы предположить, что здесь имела место истерия, как в случае святой Терезы и т. п., но для возраста Сведенборга это было бы намного удивительнее, чем позднее проявление шизофрении, а главное, сделало бы непостижимыми элементарные феномены. Можно, далее, попытаться понять содержание его мыслей исторически, исходя из традиций и, отчасти, из условий его предпсихотической мыслительной работы, — что было бы совершенно правильным подходом. Однако та соответственная переживаниям реализация этого мыслительного содержания, какая имела место у Сведенборга, вне шизофрении каузально едва ли возможна. Наконец, можно привлечь для сравнения других мистиков и сказать, что у всех мистиков наблюдается примерно одно и то же: инициальная фаза, кризис, покой. Такие умозаключения я считаю методически недопустимыми. Каузальное постижение подобных не являющихся в достаточной мере понятными переживаний представляет собой как раз такую задачу, которая путем сравнения только известных из истории биографий — без проведения параллелей с ныне живущими людьми — психологически неразрешима. К тому же при ближайшем рассмотрении различия между патологическими мистиками (в той мере, в какой вообще можно получить о них биографическое представление) оказываются для реалистически-психологического взгляда значительными, — так, например, значительны различия между святой Терезой и Сведенборгом, и сопоставление этих фигур прямо привело бы к сопоставлению истерии и шизофрении. И наконец, великих мистиков, имевших творческие мысли (Плотина, Майстера Экхарта, Фому Аквинского), не следует рассматривать ни в качестве истериков, ни в качестве шизофреников — их вообще не следует рассматривать в качестве патологических личностей (ср. последний раздел настоящей работы).

ДАННЫЕ ПСИХИАТРИИ О ВНУТРЕННЕМ МИРЕ ШИЗОФРЕНИКОВ

По-видимому, у каждого психиатра, который в исследовании больных опирается не только на явные симптомы и ставшие для него ясными и определенными понятийные категории, по, выходя из этих рамок, умозрительно приходит к философской ориентации на совокупную экзистенцию человека, время от времени возникают такие впечатления, которые он не может сформулировать, и говорить о которых ему не совсем удобно, поскольку все остается неопределенным и неясным. Речь идет, как правило, только о шизофренических больных в острых фазах и в самом начальном периоде заболевания, то есть в продромальной стадии и в первом остром периоде. В сравнении со Стриндбергом и Сведенборгом, это больные совсем другого типа; позднее они могут впасть в состояние тяжелого слабоумия или во всяком случае длительного оглушения. Кажется, что у таких больных словно бы открывается некая метафизическая глубина. Однако для нас речь при этом идет о впечатлениях, которые трудно зафиксировать. Мы можем попытаться описать их, но сделать это удается лишь очень непрямым путем.