Стрелы Времени

Когда в ободе звездной чаши появилась выщерблина, вся двусмысленность испарилась. Агата ощутила, как по ее коже от возбуждения побежали мурашки, но вместе с тем – где-то в глубине своего сознания – бурлящее чувство ломки. Когда Геодезист менял скорость, звездные шлейфы становились то длиннее, то короче, но ту же самую предсказуемую деформацию она видела и во время разворота Бесподобной – в конечном счете это мало чем отличалось от отражения неба в кривом зеркале. На этот раз все было иначе: прямо на нее глазах ортогональная звезда покидала свою полусферу и пересекала границу, закрывая своим диском звезды прародителей.

Закрытая часть неба росла, постепенно все четче и точнее являя Агате ту самую форму, которую до этого она пыталась разглядеть, щуря глаза и строя догадки. Она смаковала приближавшуюся отсрочку – выбранные ею ориентиры располагались на приличном расстоянии от основной толщи кольца, поэтому до начала измерений оставалось еще около склянки.

– Интересно, как это будут называть поселенцы – день в году, когда солнце начинает свое движение по звездному небу, – произнес Рамиро.

К ним присоединились Азелио и Тарквиния, и вчетвером они позавтракали, наблюдая, как черный диск становится целым. Затем Агата повернулась к своей консоли и вывела на экран видеосигнал с телескопа.

Агата координировала работу ПО, отслеживавшего выбранные ею небесные ориентиры. Некоторые из них представляли собой переходы между субъективными оттенками звездного шлейфа – точку, где красный цвет сменялся оранжевым, было несложно найти на глаз, хотя никаких резких скачков в спектре звезды на самом деле не наблюдалось. Другие находились в точках пересечения пары шлейфов и не столько играли роль неподвижных маячков, сколько давали ей повод ожидать в этом месте нетривиальное, но при этом информативное расхождение цветов. В точке наложения цвета двух шлейфов никогда не совпадали, поэтому два луча, которые изначально двигались параллельно друг другу, должны были искривляться с разной силой в зависимости от их скорости, в результате чего на стороне наблюдателя в точке пересечения шлейфов возникали оттенки, немного отличавшиеся от исходных.

Агата не рассчитывала на то, что характерное искривление пространства выпрыгнет на нее прямо с экрана; разниц между двумя теории должна была составить всего несколько угловых высверков. Ей оставалось лишь убедиться, что программное обеспечение верно ухватило характерные особенности изображения, и внимательно следить за происходящим, чтобы исключить возможные ошибки, пока черный диск надвигался на зону обзора.

Она не отводила глаз от видеопотока телескопа, пока последняя опорная точка не скрылась за солнечным диском. Затем она вывела на экран результаты анализа – график, с помощью которого реальные измерения можно было сопоставить с предсказанными результатами.

– Азелио? – позвала она.

– Да?

– Попрощайся со своим обедом; я буду есть за двоих.

Азелио подобрался к консоли, чтобы взглянуть на результаты; вскоре за ним последовали Рамиро и Тарквиния. Разброс погрешностей вокруг измерений сплетался в узор, который довольно точно повторял прогноз Лилы – и полностью исключал теорию Витторио.

– Пространство искривлено! – с восхищением воскликнула Тарквиния. До этого момента она не придерживалась какого-то конкретного мнения по поводу теории Лилы, но теперь несусветная странность этой идеи, которую, наконец-то, удалось проверить на практике, по-видимому, доставила ей удовольствие.

– Очень слабо, – неохотно согласился Азелио. – Эффект едва поддается измерению.

– Сейчас эффект может казаться крошечным и малопонятным, – заметила Тарквиния, – но я гарантирую, что через пару поколений им так или иначе будет пользоваться каждый астроном.

Рамиро сжал плечо Агаты.

– Поздравляю.

– Прогноз сделала Лила, а не я, – возразила она.

– И однако же я не вижу, чтобы Лила проводила здесь какие-то измерения.

– Когда я рассказала ей, что буду этим заниматься, – вспомнила Агата, она ответила: «Если результаты будут расходиться с моими уравнениями, нам останется только посочувствовать несчастному космосу – потому что эта теория, верна она или нет, самая элегантная из двух известных нам».

– Значит, ты доказала, что космос прекрасен, – заключил Азелио. – Но определить его форму ты все равно не можешь.

– Красота в том, что космос поддается пониманию, – заявила Агата. – Даже если его форма остается неизвестной.

– Неизвестной тебе, – провокационно заметил Рамиро.

– Да. – Агата нахмурилась. – Но зачем проводить различия? Разве сам ты, во время всех этих долгих дежурств, работал над уравнениями Лилы?

– Ха! Хотел бы я быть настолько умным.

– Тогда кто…?

– Если система передачи на Бесподобной была пущена в ход, примерно через год после нашего отлета, – рассудил Рамиро, – то к этому моменту в распоряжении Лилы и ее студентов будет целый год, чтобы обдумать результаты, которые мы им сообщим по возвращении. Кто знает, как далеко они сумеют продвинуться с этими знаниями?