Москит достиг вершины своей параболы и начал падать в сторону Станции. Рамиро бросил взгляд на навигационную консоль, не в силах отделаться от навязчивого интуитивного ощущения, что это событие должно было как-то себя проявить, но пейзаж по ту сторону купола совершенно не изменился.
– Сейчас нам надо поесть, – сообщила Тарквиния, потянув за крышку складского отсека рядом со своей кушеткой.
– У меня как-то плоховато с аппетитом, – возразил Рамиро.
– Это не имеет значения, – категорично заявила Тарквиния. – Ты спал всего полночи, а это задание требует сосредоточенности. На переваривание караваев уйдет около склянки, так что сейчас у нас обеденный перерыв.
Рамиро прожужжал в ответ на ее бесцеремонность.
– Да, дядюшка.
– Я твой пилот, это еще хуже. Разве дядюшка может выкинуть тебя в космос?
Он взял из ее рук каравай и прилежно впился в него зубами. Проталкивать пережеванный хлеб по пищеводу было непросто; половина плоти, которая обычно помогала ему глотать, сейчас была твердой, как кость.
Покончив с едой, Рамиро смахнул крошки со своих перчаток.
– Что будет, если мы допустим ошибку? – спросил он. – Если мы напугаем корабль мятежников, и он, пытаясь уклониться, совершит маневр, который изменит его траекторию, но не помешает ему врезаться в Станцию…, не приведет ли это к тому, что мишенью взрывной струи станет сама
Тарквиния уже обдумала этот вариант.
– При этой скорости любой удар сообщит Станции такое количество энергии, что на нее перестанет влиять гравитация Объекта: она не станет носиться по вытянутой орбите, а будет двигаться практически по прямой. Так что даже если траектория Станции изменится, она либо упадет с той стороны, где и должна была упасть изначально, либо просто промахнется и улетит в космос.
– Значит, в худшем случае саботажники просто добьются своего – разворот будет отсрочен. – Их двоих мог ждать и более печальный исход, но Рамиро пытался успокоиться перед предстоящей миссией, а не найти повод идти на попятную.
– Насколько я понимаю – да, – сказала Тарквиния. – Но проблема в том, как на это отреагируют люди.
– Ты имеешь в виду… месть? – Рамиро не заглядывал так далеко вперед. – Миграционистов ждут неприятности за одну только попытку провернуть подобный фокус – вне зависимости от того, достигнут они своей цели или нет.
– Мне кажется, если разворот действительно придется отложить на целое поколение, многих людей это разозлит куда сильнее, чем одна лишь наглость мятежников, решившихся пойти на саботаж. – Судя по голосу, Тарквиния была озадачена: разве Рамиро не потратил треть своей жизни на подготовку к этому событию.
– Я буду разочарован, – признался он. – Но даже в этом случае мои труды не пропадут даром. Даже если задержка продлится так долго, что текущую систему решат полностью заменить на более современную версию, в ход все равно пойдут многие из моих идей.
– Хмм. – Тарквиния была удивлена, но пытаться его разубеждать не собиралась. – Но многие люди уже давно и с нетерпением дожидались этого события – и для тех, кто не смог внести в него непосредственный вклад, решающее значение имела сама возможность пережить разворот. Ты можешь получить удовлетворение от того, что сделал разворот возможным – и не важно, когда именно он произойдет. Но остальные просто лишатся самого значимого события, которое рассчитывали увидеть за всю свою жизнь.
– Три года жесткой гравитации и кое-какие изменения в облике звезд?
– Дело не в новизне или зрелищности, – ответила Тарквиния. – А в доказательстве того, что наша жизнь прожита не зря. В том, чтобы увидеть, как гора отправится в обратный путь к родной планете – увидеть, как наш план, наконец-то перестает быть просто обещанием и начинает воплощаться в жизнь. Мы не сможем встретиться с прародителями, но целое поколение хранило верность надежде, что мы, по крайней мере, станем свидетелями разворота.