Стрельцы

– Вот что! Так и Циклера наконец Бог попутал! – сказал старик. – А слышал ты, господин бригадир, что царь недавно встретил Сунбулова в Чудове монастыре? Царь, слышь ты, был в соборной церкви того монастыря и приметил, что один чернец после обедни не подошел к антидору. Узнав, что этот чернец был Сунбулов, государь подозвал его к себе и спросил: «Для чего ты нейдешь к антидору?» – «Я-де не смею и глаз на тебя поднять, не только пройти мимо тебя, государь!» – «Почему подал ты против меня голос, когда избирали меня на царство?» – спросил его еще царь. «Иуда предал Спасителя за тридцать сребреников, а я предал тебя за обещанное боярство». Государь, видя его раскаяние, помиловал его и оставил в монастыре.

– Стало быть, только Сунбулов да Петр Толстой, – примолвил человек с ландкартой, – не погибли.

– Толстой, – сказал бригадир, – принял участие в первом стрелецком бунте, когда еще был очень молод. Он вскоре раскаялся и загладил вину свою усердною службою царю Петру Алексеевичу. Из стольников вступил он прапорщиком в Семеновский полк, дослужился до капитанского чина и переведен был в Преображенский полк, а ныне находится в Царьграде послом его царского величества.

В это время вбежал в комнату девятилетний сын бригадира в слезах и бросился к отцу на шею.

– Что с тобой сделалось, Федя?

– В саду играли мы в войну, батюшка, – отвечал мальчик, продолжая плакать, – я был царь Петр Алексеевич, а двоюродный мой братец Алеша – шведский король Карл; мои братцы были русские генералы и солдаты, а его братец и сестрица Маша – шведские. Я начал было делать из прутиков Полтаву, а Алеша не дал кончить и всю Полтаву притоптал ногами.

– Какой шалун! Ты, Олинька, худо за ним смотришь! – сказал человек, державший ландкарту, женщине, которая стояла у печки и разговаривала с двумя старухами.

– Скажи ему, Федя, – сказала женщина сыну бригадира, – чтоб он сейчас же опять построил Полтаву, а не то… Да вот и сам победитель пришел сюда! Зачем ты, Алеша, озорничаешь?

– Я совсем, матушка, не озорничал!

– А зачем ты притоптал Полтаву? – спросил человек с ландкартой.

– Мы играли, батюшка, в войну. Федя, Миша и Вася стали на одну сторону, а я с братцем Гришей и сестрицей Машей на другую. Мы все нарвали с рябины ягод, начали стреляться и условились так: если мы первые попадем Феде в лоб ягодой, то Полтава моя, а если они мне, то я должен идти к нему в плен. Сестрица Маша с первого раза попала Феде в лоб – я и притоптал Полтаву.

– Так зачем же ты понапрасну жалуешься, Федя? – сказал бригадир. – Так ли происходило сражение, как рассказал Алеша? – спросил он у прочих детей, вошедших во время рассказа Алеши в горницу.

– Мы, мы победили! – закричали в один голос брат и сестра Алеши.

– Я ему попала ягодой в самый лоб! – прибавила Маша.

– Не стыдно ли тебе плакать, Федя? – сказал бригадир. – Перестань.

– Да ведь досадно, батюшка! Как бы я был шведский король, да меня победили, так я бы не заплакал.

– Кто это к нам приехал? – сказала жена бригадира, смотря в окно. – Должен быть дорожный: лошади чуть дышат, и повозка вся покрыта пылью.

Все подошли к окну и увидели вышедшего из повозки какого-то генерала, который завернут был в плащ.

Через несколько минут отворилась дверь, и генерал вошел в горницу.

– Боже мой! – воскликнул бригадир, бросясь в объятия генерала. – Вот нежданный гость!

Они крепко обнялись. Генерал, поздоровавшись со всеми бывшими в комнате, сел на скамью.

– Не из армии ли, любезный друг, приехал? – спросил его бригадир.

– Прямо оттуда!

– Ну что, каково идут наши дела?

– Да плоховато! Мошенники-шведы так нас, русаков, бьют, что только держись!

– Быть не может!

– Я тебе говорю! Шведский король задал нам такого трезвону под Полтавой, что и теперь еще в ушах звенит!

– Ах, боже мой! – воскликнули все печальным голосом.

– А где же царь Петр Алексеевич? Неужели в самом деле армия наша разбита? – спросил бригадир.

– Бутырский полк, в котором я прежде служил, весь положен на месте, Семеновский и Преображенский отдались в плен, а все прочие разбежались!

– Господи боже мой! – воскликнул седой старик, сплеснув руками и вскочив со скамьи. – Скажи, ради бога, господин генерал: царя-то батюшку помиловал ли Господь? Уж и он не попался ли в полон к врагам-шведам?

– Не правду ли я сказал, – шепнул человек с ландкартой бригадиру, – что и стрельцов иногда пожалеть можно?

– Ну что уж вас мучить! – продолжал генерал. – Этак я вас всех встревожил! Не бойтесь: все это я налгал, а теперь и правду скажу. Наш царь под Полтавой раскатал шведов в прах!

– Слава богу! – воскликнули все в один голос.

– Сам король едва ноги уплел!

– Ура! – закричали все дети, прыгая от радости и хлопая в ладоши.

– Ура! – затянул дрожащим голосом седой старик, присоединясь к детям и также захлопав в ладоши. – Кричите, детки, кричите громче: ура!

– Ха, ха, ха! Старый да малый раскричались! – сказал генерал, засмеявшись.

– Слава Тебе, Господи! – прибавила одна из старух, сидевших на скамье. – Теперь враги-шведы, чай, уж не придут к Москве! Я того и смотрела, что доберутся, проклятые, до моего поместья, да домик мой сожгут.