Стрельцы у трона

   Растерявшаяся было в первую минуту мама Петра, княгиня Голицына, забыв свою важность и почтенную толщину, успела-таки кинуться за ребенком, схватила его на руки и плачущего, брыкающего ногами, барахтающегося, словно вьюн, -- принесла к матери.

   Так и не доглядела Наталья приема. Пришлось унести самой Петрушу и утешать своевольного, упрямого мальчугана...

   За исключением таких мелких волнений спокойно протекала жизнь и Натальи и детей ее. Ребяческие игры, болезни и ссоры -- все это обычно, со всем этим знакомы матери целого мира: и царицы и поденщицы...

   Чтобы ребенок имел сверстников для игры, к нему допустили по выбору около сорока мальчуганов, из "жильцовых", из служивых семей, живущих во дворце. Царевич был еще очень мал, и поэтому не разбирали -- знатного или простого рода мальчик. Лишь бы здоровый, веселый был.

   Часто летом, особенно под вечер, оставя пяльцы, вышивание или хлопоты по домашним делам, Наталья шла в сад, на лужайку, где Петруша резвился со своей крохотной свитой, под зорким наблюдением очередной мамы, нескольких нянек и двух-трех боярских сыновей, молодых парней, годных на всякие послуги.

   Гам и звон детских голосов так и висел над лужайкой. Чаще всего играли в ратный строй. И конечно Петр был всегда во главе войска, хотя годами моложе всех. Но ростом и видом он казался много больше своих трех лет. Про смышленость и говорить нечего.

   Один из сверстников, Екимко Воронин, мальчуган лет шести, сын стрелецкого полуголовы, хорошо знаком со всем ратным строем.

   От него и царевич и все мальчуганы быстро переняли военные приемы.

   Деревянные мушкеты, сабли, самодельные бердыши и луки со стрелами -- всегда были в распоряжении роты лилипутов. И впереди нее особенно важно, подражая большим, выступал полнощекий, румяный Петр, темные кудри которого так прихотливо выбирались из-под блестящего шишака, а глазки горели веселым, задорным огнем.

   Устраивали мальчуганы и примерные войны, причем всегда побеждали те, кого вел на битву царевич. Отчасти сами дети старались потешить царственного сверстника. Но и сам он так стремительно вел на битву "войско", несмотря на ребяческий возраст, так умел поднять воинственное настроение у своих, что противникам только и оставалось бегство или сдача в плен. Царевич в пылу столкновений забывал обо всем, не думал о возможности получить толчок, удар, хотя бы и очень чувствительный. Даже не плакал, если ему делали больно. Он заметил, что товарищей, задевших его, хотя бы и нечаянно, наказывали потом очень сильно и надолго запрещали появляться для общей игры.

   Со слезами он бежал тогда к матери, а то и к царю, просил, чтобы вернули ему ратника, лепеча своим решительным, хотя и нетвердым говором:

   -- Не обизай ен Петрусу... Не дюзе бобо Петрусе... Пусти к Петрусе Сеню...

   И Сеню прощали, снова допускали к царевичу.

   Часами любовалась мать своим первенцем. Окружающие ее боярыни что-то толковали царице. Она отвечала им изредка, почти не вникая в докучную, привычную болтовню, состоящую из дворцовых вестей и пересудов, из отрывков того, что по Москве толкуется... И все глядела на сына, думала да гадала: что ждет его в жизни?

   Наведывался изредка и царь в свободные от дел минуты полюбоваться на своего любимца, потолковать с Натальей о том, кто им ближе и дороже всего на свете.

   Конечно, окружающие удалялись тогда к сторонке, чтобы не мешать, не мозолить своим присутствием глаза царю.

   Изредка лишь покидал царевич свои шумные игры, стрелой кидался к матери, чтобы приласкаться к ней, к отцу, поделиться впечатлениями веселой забавы, выпросить для себя и для своих товарищей яблочек, жамок, орехов, которые тут же "дуванились" поровну... И снова поднимались шум и возня, все голоса покрывал звонкий, веселый голосок царевича.

   -- Дал бы Бог на ноги поднять Петрушу, -- часто повторял Алексей. -- Вот бы царь был земле. Гляди: дите малое, а какую отвагу да разум, сколь много даров своих отпустил ему Господа... Не Феде чета... Тому-то и жить в тяготу, не то дело царское вершити... Не глуп и Федя. Грех сказать. И душевный парень. Да больно размазня... А вот этот...

   -- Ох, уж молчи лучче, Алешенька. Услышут -- и со свету сживут мне сыночка Милославские да присные их... И то, слышь, толкуют: научаем мы тебя с Артамоном, слышь, с дядею, да с батюшком моим, што-бы ты детей старших наследья лишил, все моим детям отдал бы... Вон што толкуют... Так уж ты не сказывал бы и сам ничево, миленький...

   Так с тревогой упрашивает мужа Наталья.

   -- Глупая. Никому же я, тебе говорю... Все одно, хоть бы и не думалось мне, нешто они в покое останутся? Лютеют час от часу, вижу я, слышу, доходит и до меня все, што круг царя деется... Не смогли в те поры помешать женитьбе моей, теперь всяки петли плетут, как бы тебя свернуть, и мне -- крылья отсечь... И деток наших со свету сжить... Гляди, никому большой веры не давай. Сама робят блюди. Бабушку проси, Анну Левонтьевну, пущай за внучком денно и нощно... И сестру свою, и...