Так гадали и думали самые осторожные, не легкомысленные люди. И эти предчувствия скоро сбылись.
Но сначала -- гладко на вид, все по-старому шло.
Вертелись старые колеса налаженной государственной машины, все делалось по-бывалому, как по писаному.
Федор занемог в самый день смерти отца, поправлялся очень медленно и не скоро получил возможность лично участвовать в управлении царством. Да и, поправясь, принялся за дело неуверенно, осторожно.
От природы он был нерешителен, хотя и упрям порою в то же время. А печальная ночь кончины отца наложила тяжелую печать на юношу-государя.
-- Што с тобой, государь-братец, аль от недуга стал ты такой, Федюшка? -- спрашивала его порой Софья, с которой царь стал еще дружнее, чем был раньше, как бы желая набраться энергии от этой сильной духом и телом, порывистой и умной девушки.
-- Нет, сестричка... Так... И сказать не умею... Вот и лучче мне, телесам-то, а на серце -- ровно бы тяжелее, ничем и в скорбные дни, как хворый я лежал... Да, слышь, Софьюшка, все мне одно вспоминается... Из ума нейдет. Вот, ровно вижу наяву... А давно было... Года с три, почитай, минуло.
-- Што там тебе еще мерещится? Ну-ко, поведай, чудовой, ты... Пра, чудной.
-- Да, слышь, батюшка-покойник на охоту меня взял единова... На сохатых, в лес заповедный, в Лосиный бор... И матка с теленком выскочила. Псы кругом. Лосиха и бежать не бежит, теленочка ей жаль. Охота ей, видно, он бы в чащу ушел. А тот, глупый, к ей все жмется, под ноги кидается, мешает ей.
-- Глупый...
-- Побежит-побежит она с им рядом и обернется, собак рогами отмахивает. Псы -- от них подале. Она и сызнова с теленочком науход. И под конец, видно, выразумел он, от матки в кусты и бежит. Псы не глядят на теленка, матку обступили... Она их рогами бьет, раскидывает... А как увидала, что детеныша не видать, -- сама за им пустилася... Я уж стою -- и не бью сам, и людям не велю... "Ушла бы!" -- думаю. А псы -- за ей, и не отозвать их. Хватают, рвут ее сзада... Она отмахнется -- и наутек... Да, слышь, -- спотыкнулась ли али с наскоку псы ее спрокинули, -- свалилась на миг матка-то... Тут псы разом -- куды и страх делся... Накинулись, за горло... за бока... Уж подскакал я, пристрелил сам, жалеючи... Вот и думается: не спотыкнись она... не пади на землю -- не посмели бы псы рвать... А упала...
-- И пропала, -- договорила Софья, охотница до созвучий и даже сама, по примеру Симеона, сочиняющая стихи. -- Так уж во всем, Федя. "Лежачего не бьют" -- оно так ранней было... Ныне -- и стоячего с ног свалят, коли надобно... Не похуже твоих псов... А ты -- крепче стой, не давайся... Слышь, Федя... А еще поведай: к чему ты сказал про лося-то... да про псов?.. Не разумею я... Али?..
-- Нет, так... само припомнилось... Вот я...
-- Не вешай головы, царь ты мой, всея Руссии государь самодержавный... Хто тебе страшен!.. А и не один ты. Вон дядя Иван Михалыч теперь при нас... Нешто он нас выдаст... Нарышкины пускай...
-- Што Нарышкины?.. И окромя их есть люди. Вон, они единым часом в землю нам челом бьют, а в тот же час могут...
-- Што? И главу нам пришибить, коли им надо? Не посмеют. Только, слышь, коли я сдогадалась, про кого ты... Сам, гляди, не больно на них вставай... Всех можно помаленьку обратать, в узде повести... Верь ты мне! Не разом... так, знаешь, полегоньку... Стравить их, один с другим... Кого казной купить, кого -- почетом... А там...
-- Эх, не по мне все это... Знаю сам... Видел я, как батюшка государил... И читывал не раз, как Московские цари и в иных землях государи людей крепко да умненько держали... Да не охота мне так-то... Душой лукавить, в цепи сажать али бо, храни, Господь, кровь проливать... Куды мне! Подумаю -- серце мрет...
-- Ну, знаю... А ты, слышь, мне державу сдай. Я бы управилась, гляди...
-- Ты?! Ты управишься! Ишь, какая ты... Смехом говоришь, а на тебя поглядеть, так душа мрет, в очах у тебя -- ровно свет загорается... Инда жутко... Да, слышь, не ведется того на Руси...
-- А Ольга... а Елена Глинских?
-- Так то давно было. И не за себя они, за сыновей княжили... А я и не сын тебе, да и летами вышел... Не мели пустого, Софка... Буде...
-- И то молчу. Вон, ты повеселее стал от моих речей от глупых, от девичьих. Мне и ладно... Одначе пора мне. Богомолье ныне с сестрами да с тетками... Ох, да и тошно же в терему... Вон, по обителям, по храмам побродить -- и то радость... У вас, у царевичей, и пиры, и охота, и оженят тебя... И на войну, и в Думу... Куды хошь... А мы... Ровно проклятые -- и людей-то не видим по своей вольной волюшке... Замурованы, ровно колодницы, без вины безо всякой... И хто так приказал?!
-- Ну, не причитай... пожди... И то уж живется вам не по-старому... А там помаленьку, гляди... и у нас все станет, как у европейских потентатов: будет вам, девкам-царевнам, воля: и замуж, и в мир ходить... Пожди, сестра... Сделаем...