Стрельцы

Личность молодого Петра I, если отвлечься от априорных панегирических представлений о ней, поражает таким редкостным для тех времен и очень дорого обошедшимся стране качеством, как инфантилизм. Увлечение царя воинскими «потехами», внешней стороной жизни армии, само по себе неудивительно. Необычна степень, которую приобрело это увлечение у правителя огромной страны. Полнейшая его поглощенность на протяжении многих лет бутафорскими походами и маневрами не дает оснований видеть в этом что-либо, кроме «игры в солдатики». Страшным исходом этой затянувшейся игры явилась первая осада Азова. Тысячи русских солдат, стрельцов, казаков своими жизнями заплатили за детское легкомыслие двадцатитрехлетнего царя, бросившего войска в совершенно неподготовленный поход[27]. Страсти к «солдатикам» сопутствовала и «игра в кораблики». С детской непосредственностью восхитившийся прогулками по Переяславскому озеру и поездкой на Белое море, царь решает, что главное для России — это флот. Инфантильность, соединенная с колоссальной энергией и неограниченной властью, порождает грандиозную судостроительную кампанию. Нарушив стабильность экономики страны, ввергнув в лишения тысячи людей, создается мощная, ни к чему не нужная азовская эскадра и ее главная база — Таганрог[28]. Но не только в затянувшихся «играх» проявился инфантилизм «молодого утописта и фантазера»[29]. Обращает на себя внимание крайняя душевная черствость, которую не раз демонстрирует Петр. Он остается совершенно равнодушным к смерти восьмимесячного сына Александра, игнорирует состоявшееся 14 мая 1692 г. его погребение. Никакие дела, однако, не удерживают православного царя от присутствия неделю спустя на похоронах иноземца, капитана ван дер Ницина. Уехав в январе 1694 г. в Преображенское от тяжко занемогшей царицы Натальи Кирилловны, он не появляется и на ее похоронах. В письме Петра I к воеводе Ф. М. Апраксину сообщение о смерти матери соседствует с известием об отправлении к нему двух голландских мастеров и указанием «полтораста шапок собачьих и столько же башмаков разных мер сделать[30]. Проявлявший подчас трогательную заботу о наемных иностранных мастерах и офицерах, он с полнейшим пренебрежением относится к своим близким, жене и сыну Алексею. Не гениальным молодым монархом, каким он предстает под пером К. П. Масальского, был Петр в 1690-е годы, а духовно неразвитым, глубоко распущенным нравственно великовозрастным подростком.

Как бы там ни было, появление «Стрельцов» не только закрепило известность Масальского в среде профессиональных литераторов, не только упрочило его успех у русского читателя, но и принесло автору большие барыши. Служба между тем шла своим чередом. В 1828 году Масальский был назначен секретарем при председателе департамента законов Государственного совета. С марта 1832 г. он занимал должность экспедитора Государственной канцелярии.

В 1830-е годы Масальский — частый посетитель гостиных таких известных петербургских литераторов, как Н. И. Греч и А. Ф. Воейков. Встречавшийся с Масальским на многочисленных литературных вечерах В. П. Бурнашев вспоминал, что это был человек «скромный, кроткий, тихий, приветливый, крайне деликатный во всех своих поступках... Он имел тип очень приличного министерского чиновника, с формами необыкновенно мягкими, кроткими, учтивыми, но без вкрадчивости и заискивания, которых был чужд. <...> Масальский отличался движениями чрезвычайно систематическими и скорее медленными, чем проворными. Он был невелик ростом, приятной наружности, с тонким продолговатым носом a la Henri IV и с густыми каштановыми котлетообразными бакенбардами прежней формы, то есть покрывавшими полосой щеки от висков к губам. Говорил он весьма не громко, никогда не спорил, и на литературных сходках, где сплетня царила, он углублялся с трубкой в уголок, где вполголоса беседовал с кем-нибудь из тех посетителей сходки, с которым беседа могла быть для него приятна»[31].

В 1833 г. вышли еще две повести Масальского из эпохи Петра: «Русский Икар» и «Черный ящик». На их примере любопытно проследить, каким образом Масальский разрешал задачу внедрения исторического документа в художественный текст.

Автор «Стрельцов», отдавший значительную дань «быстрым повестям с романтическими переходами» (XIII, 180) (вспомним хотя бы V главу второй части «Стрельцов», где исчезновение Натальи из дома купца Лаптева, розыск ее решеточным приказчиком и, наконец, появление избавителя ее, Бурмистрова, сменяя друг друга с калейдоскопической скоростью, не раз заставляют обмирать сердце читателя), не мог не подвергнуться влиянию романтического направления и в манере подачи исторического материала. Романтики использовали подлинные документы в художественных произведениях, чтобы придать эффект достоверности изображаемым событиям, воссоздать колорит эпохи, а также — для «игры стилистическими контрастами»[32].