Стрельцы

Концентрация внимания на прозе и прозаическом, переход от малых жанровых форм к крупным, свойственные в эту пору всей русской литературе, проявились и в оригинальном творчестве Масальского. В 1829 г. он выпустил в свет стихотворную повесть «Терпи казак, атаман будешь», имевшую шумный успех. Немедленно потребовались два переиздания повести. В течение года разошлось около 10 тысяч экземпляров — по тогдашним временам цифра более чем значительная. Многогеройное повествование со сложной интригой, обрисовывающее правдивые, яркие, запоминающиеся картины быта петербургского купечества, чиновников, офицеров, литераторов; непринужденное изложение событий свободно льющимся разностопным ямбом, — все это пришлось по вкусу не только читателям, но и многим критикам. О. М. Сомов писал: «Повесть сия служит новым доказательством, как трудно поэтически изображать происшествия и подробности жизни прозаической. <...> За сочинителя повести «Терпи казак...» говорит по крайней мере то, что он не подражал никому из современных поэтов и пытался создать новый, оригинальный род стихотворного романа; такая попытка, конечно, заслуживает похвалу»[5].

Подобную точку зрения, впрочем, не разделял князь П. А. Вяземский, чья пристрастная рецензия на «Терпи казак...» была опубликована в «Литературной газете» от 25 июня 1830 г. Опасаясь, по-видимому, вульгаризации творческих завоеваний пушкинского романа в стихах и намекая на «вторичность» повести Масальского, ее близость нравственно-сатирическим произведениям Ф. В. Булгарина, Вяземский считал, что «Терпи казак...» — «не что иное, как «Иван Выжигин» в стихах. Та же несвязность в происшествиях, бледность, безличность в лицах; тот же рассказ, довольно плавный, но везде холодный, бездушный; тот же язык, довольно чистый, но чистоты столь приторной, столь бесцветной, что готов бы обрадоваться пятнышку, лишь бы найти в нем признак жизни». Масальский в «Письме издателям» («Сын отечества и Северный Архив». 1830. № 28) отвечал на это Вяземскому: повесть не могла создаваться под влиянием булгаринского романа хотя бы уже потому, что «Иван Выжигин» вышел из печати в конце марта 1829 г., а «Терпи казак...» писался в 1828 году; цензурное разрешение к публикации было получено 6 апреля 1829 г. Но намеки Вяземского на коммерческую литературную ориентацию Масальского оказались преждевременными не только по этой причине.

Первое издание повести было анонимным; эпиграф из Буало гласил:

J’ai beau vous arreter, ma remon trance est vaine
Allez, partez, mes vers...

[6]

Это, безусловно, свидетельствовало о желании подчеркнуть непроизвольный, нерасчетливый характер поэзии автора. На «чистоту», немеркантильность «робкой» Музы Масальского указывал и эпиграф к «Сочинениям, переводам и подражаниям» (из басни И. А. Крылова «Чиж и Еж»):

Не для того, чтобы похвал ему хотелось,
И не за что; так как-то пелось.

Однако сторонники несуетного искусства не признавали Масальского своим. В 1830 году вышло отдельное издание одноактной сатирической пьесы Масальского в стихах «Классик и романтик, или Не в том сила». Как бы подводя итог спорам приверженцев классицистского и романтического литературных направлений и одновременно заявляя о собственной позиции в этом вопросе, поэт утверждал:

Романтик, классик ли, да глуп, так все равно.
В уме, в талантах, — вот в чем сила!

Современники усматривали в «Классике и романтике» высмеивание барона А. А. Дельвига. Масальский отрицал это («Я всегда поставлял себе за правило не писать личностей, в чем могу поручиться честию. В моей комедии все лица вымышленные. Мне остается сожалеть, что разнеслись такие неосновательные слухи»[7]), но, по-видимому, безуспешно. В необъективном, на наш взгляд, отзыве о комедии самого Дельвига («Литературная газета» от 30 июля 1830 г.) пьесе отказывалось в какой бы то ни было сценичности, а персонажей предлагалось отправить в желтый дом. Между тем «Классик и романтик» — одна из первых попыток воссоздать на русской почве жанр так называемой «драмы для чтения», то есть повествовательной пьесы, принципиально не предназначающейся к постановке на театре. Эта традиция, блистательно представленная во Франции циклом исторических драм «Лига» (1826 — 1829) Луи Вите, «Вечерами в Нейи» Каве и Диттмера, «Кромвелем» (1827) Виктора Гюго, затем оказала значительное воздействие и на историческую прозу Масальского. Наиболее ярко она проявилась в исторических сценах из времен Петра Великого «Бородолюбие» (2 части; Спб., 1837) — «романе.., написанном в драматической форме»[8].