Стрелок

Кеннерли подобострастно съёжился. В его глазах стрелок явственно видел желание убить, и хотя он не боялся Кеннерли, он всё же отметил увиденное, как будто сделал закладку в книге — в книге потенциально ценных советов.

— Дело не в вас. Нет, не в вас. — Он осклабился. — Просто она от природы немного тронутая. В ней бес живёт. Она дикая. — Его глаза потемнели. — Грядёт Конец света, мистер. Последний Час. Вы же знаете, как там в Писании сказано: и чада не подчинятся родительской воле, и многих сразит моровая язва. Да вот послушать хотя бы нашу проповедницу, и всё станет ясно.

Стрелок кивнул, а потом указал на юго-восток.

— А там что?

Кеннерли опять ухмыльнулся, обнажая голые дёсны с остатками пожелтевших зубов.

— Поселенцы. Трава. Пустыня. Чего же ещё? — Он гоготнул и смерил стрелка неожиданно похолодевшим взглядом.

— А пустыня большая?

— Большая. — Кеннерли старательно напустил на себя серьёзный вид. — Колёс, может, с тысячу будет. А то и с две тысячи. Не скажу точно, мистер. Там ничего нет. Одна бес-трава да ещё, может, демоны. Говорят, что на дальней её стороне есть ещё говорящий круг. Но, наверное, врут. Туда ушёл тот, другой. Который вылечил Норти, когда он приболел.

— Приболел? Я слышал, он умер.

Кеннерли продолжал ухмыляться.

— Ну… может быть. Но мы же взрослые люди.

— Однако ты веришь в демонов.

Кеннерли вдруг смутился.

— Это совсем другое. Проповедница говорит…

И Кеннерли понёс такой вздор, что чертям стало тошно. Стрелок снял шляпу и вытер вспотевший лоб. Солнце жарило, припекая всё сильнее. Но Кеннерли как будто этого и не замечал. В тощей тени у стены конюшни малышка с серьёзным видом размазывала по мордашке грязь.

Наконец стрелку надоело выслушивать всякий бред, и он оборвал Кеннерли на полуслове:

— А что за пустыней, не знаешь?

Кеннерли пожал плечами.

— Что-то, наверное, есть. Лет пятьдесят назад туда ходил рейсовый экипаж. Папаша мой мне рассказывал. Говорил, что там горы. Кое-кто говорит — океан… зелёный такой океан с чудовищами. А ещё говорят, будто там конец света и нет ничего, только свет ослепляющий и лик Божий с разверстым ртом. И что Бог пожирает любого, кому случится туда забрести.

— Чушь собачья, — коротко бросил стрелок.

— Вот и я говорю, что чушь, — с радостью поддакнул Кеннерли, снова согнувшись в подобострастном полупоклоне. Боясь, ненавидя, стараясь угодить.

— Ты там приглядывай за моим мулом.

Стрелок швырнул Кеннерли ещё одну монету, которую тот поймал на лету. Как собака, которая ловит мяч.

— В лучшем виде присмотрим, не беспокойтесь. Думаете задержаться у нас ненадолго?

— Пожалуй, придётся. Бог даст…

— …будет вода. Да, конечно. — Кеннерли опять рассмеялся, но уже невесело. В его глазах стрелок снова увидел желание убить. Нет, даже не так. Не убить — а чтобы стрелок сам повалился мёртвым к его ногам. — Эта Элли, чертовка, может быть очень миленькой, если захочет, верно? — Конюх согнул левую руку в кулак и принялся тыкать в кулак указательным пальцем правой, изображая известный акт.

— Ты что-то сказал? — рассеянно переспросил стрелок.

Теперь глаза Кеннерли переполнились ужасом — словно две луны поднялись над горизонтом. Он быстро убрал руки за спину, как шкодливый мальчишка, которого поймали за нехорошим занятием.

— Нет, сэй, ни слова. Прошу прощения, если что сорвалось. — Тут он увидел, что Суби высунулась из окна, и набросился на неё: — Я тебя точно выпорю, сучья ты морда! Богом клянусь! Я тебя…

Стрелок пошёл прочь, зная, что Кеннерли глядит ему вслед и что если он сейчас обернётся, то прочтёт у конюха на лице его истинные, неприкрытые чувства. Ну и чёрт с ним. Было жарко. Стрелок и так знал, что на лице старого конюха будет написана жгучая ненависть. Ненависть к чужаку. Ну и ладно. Стрелок уже получил от него всё, что нужно. Единственное, что он доподлинно знал о пустыне, это то, что она большая. Единственное, что он доподлинно знал об этом городке: здесь ещё не всё сделано. Ещё не всё.

XI

Они с Элли лежали в постели, когда Шеб влетел к ним с ножом, пинком распахнул дверь.

Прошло уже целых четыре дня, и они промелькнули как будто в тумане. Он ел. Спал. Трахался с Элли. Он узнал, что она играет на скрипке, и уговорил её сыграть для него. Она сидела в профиль к нему у окна, омываемая молочным светом зари, и что-то наигрывала — натужно и сбивчиво. У неё вышло бы вполне сносно, если бы она занималась побольше. Он вдруг понял, что она ему нравится, нравится всё больше и больше (пусть даже чувство было каким-то странно отрешённым), и подумал, что, может быть, это и есть ловушка, которую устроил ему человек в чёрном. Иногда стрелок выходил пройтись. Он ни о чём не задумывался.

Он даже не слышал, как тщедушный тапёр поднимался по лестнице — его чутьё притупилось. Но сейчас ему было уже всё равно, хотя в другом месте, в другое время он бы, наверное, не на шутку встревожился.

Элли уже разделась и лежала в постели, прикрытая простынёй только до пояса. Они как раз собирались заняться любовью.

— Пожалуйста, — шептала она. — Как в тот раз. Я хочу так, хочу…