Стрелок-4

— Не паясничайте, — поморщился Лорис-Меликов. — Околоточный, несмотря на свой испуг, довольно точно вас описал. Но это еще не самое страшное. Гораздо хуже, что по Петербургу ходят слухи, о некоей «монархической священной дружине», занимающейся физическими расправами над противниками самодержавия.

— А разве это плохо?

— Что вы имеете в виду? — удивился министр.

— Да так, ничего. В вас бомбами кидают, стреляют, ножами режут, а вы занимаетесь кроткими увещеваниями. Я немного пообщался с этими людьми и могу сказать, что большинство из них не пугает ни арест, ни суд, ни каторга.

— Вы их пытали?

— Ваше сиятельство, не задавайте неудобных вопросов, не получите уклончивых ответов. Наказание должно быть неотвратимым и они его получили.

— С последним утверждением я не могу не согласиться, но все же наказание должно следовать за преступлением, а никак не предшествовать оному. К тому же приговор должен выносить суд, взвесив предварительно все обстоятельства дела. И если мы откажемся от законной процедуры и докатимся до самосудов, это будет означать лишь одно. Мы проиграли!

— В таком случае, у вас нет шансов.

— Может и так. Но я принял решение и настоятельно требую, чтобы вы остановились. К тому же, насколько я понимаю, ваше чувство мести удовлетворено?

— Не совсем. Двоим участникам покушения все же удалось улизнуть, но это не так важно. Они лишь пешки. Тупые исполнители. А мне хотелось бы добраться и до организаторов.

— Вам известны имена этих людей? — насторожился министр.

— Да. И вам тоже.

— О чем это вы?

— Ваше сиятельство, — криво усмехнулся Будищев. — Большинство террористов нищи как церковные мыши, но они как-то снимали квартиры в Петербурге, что совсем не дешево. Среди них практически нет людей с опытом агентурной или диверсионной деятельности, но они ухитрялись действовать под носом у полиции и жандармов. Причем, с некоторых пор довольно эффективно. Как бы то ни было, им удалось пустить под откос императорский поезд. Произвести взрыв в Зимнем дворце и, наконец, устроить крайнее нападение. То, что император до сих пор не пострадал, в сущности, случайность. Вам не кажется все это странным?

— К чему вы клоните?

— А вам непонятно?!

— Вы считаете, что у них есть сообщники?

— Я бы сказал высокие покровители.

— И вы можете их назвать?

— Не всех, конечно. Но основные фигуранты мне известны.

— Кто они?

— Дмитрий Толстой, Владимир Мещерский, Константин Победоносцев…

— И есть доказательства?

— Увы. Только мое слово.

— Тогда я не желаю ничего слышать!

— Если вашему сиятельству так спокойнее, не смею перечить.

— Поберегитесь, Будищев! Даже моему ангельскому терпению есть предел! С чего вы взяли, что можно просто так взять и обвинить столь высокопоставленных людей…

— Да еще и из окружения цесаревича, — вставил Дмитрий.

— И это тоже! Их арест бросит тень на великого князя, и он будет защищать их всеми доступными ему способами. А их у него, уж поверьте, предостаточно!

— А кто говорит об аресте?

— Нет, это, наконец, просто невыносимо! Я запрещаю вам, слышите? Запрещаю! Верните мне документ, который я имел слабость дать вам, и покончим с этим. Даю слово министра, что все совершенное вами до сей поры останется без последствий, но теперь верните мне бумагу.

— Да, пожалуйста! — ответил подпоручик, доставая из-за пазухи сложенный вчетверо лист.

— Вот и славно, — обрадовался граф. — В заключение, могу добавить, что ваши заслуги не останутся без должной награды. Кажется, во время похода на Геок-тепе вы были награждены пятым знаком отличия военного ордена? Это непорядок. По представлению государя, Георгиевская дума заменит солдатский крест офицерским. Кроме того, на днях будет указ о вашем производстве в следующий чин. Заранее могу сказать, что этим дело не ограничится, но пусть об этом вам сообщит лично его императорское величество на ближайшем приеме. Если имеются какие-либо просьбы, можете не стесняться. Уверен, вас не оставят монаршей милостью.

— А Федора, то есть, отставного ефрейтора Шматова? — проявил заботу об однополчанине Дмитрий.

— Не беспокойтесь, — снисходительно улыбнулся граф. — Не забудут и про ваших друзей. Шматов станет потомственным почетным гражданином, получит большую золотую медаль на аннинской ленте, а также весьма солидную для его состояния сумму денег. Докторам, оказывавшим первую помощь, следуют ордена святого Станислава, а прелестная мадемуазель Штиглиц сможет украсить свои наряды фрейлинским шифром и екатерининской лентой. Вы удовлетворены?

— Вполне.

— Вот и хорошо. Теперь можете идти, только настоятельно рекомендую забыть все, что вы мне говорили о неких высокопоставленных особах.

— Да я-то забуду, ваше сиятельство… а вы сможете?

— Черт бы вас побрал, Будищев! — взорвался Лорис-Меликов. — С чего вы взяли, что эти люди причастны к покушению на его величество?

— Ни с чего, просто немного раньше они мне сами это предложили.

— Что, это? — выделил интонацией последнее слово министр.

— Вы правильно поняли.

— Но… зачем им это?

— За тем же, зачем и народовольцам. Хотят спасти Россию.