Стреляй первым

— Да, да, чтоб ты понял, насколько это весело и приятно! Чтоб ты посидел так, как я — один в четырех стенах полтора года! Это когда не в больнице! Тоже скажешь «не преувеличивай»!

— Я один не останусь, у меня жена есть. А ты же все «одноразовыми» девочками увлекался…

— Ну вот! Я еще и виноват, — раздраженно сказал Кирилл. — Нормально, пришел друг, утешил…

— Ты же просил не жалеть тебя.

— А ты и рад стараться!

— Ладно тебе слабонервным прикидываться, — сказал Иван. — Лучше посоветуй, кого ты знаешь из толковых ребят?

— Чтоб с тобой пошли?

— Ну да.

— Никого не знаю.

— Да не заливай.

— А откуда я буду их знать? Я уже второй год как не у дел! Ко мне никто не ходит, а я тем более ни к кому не хожу.

— Хреново, — вздохнул Иван. — Я на тебя надеялся.

— Обломись! — злорадно сказал Кондратьев. — Могу, правда, предложить одного…

— Предложи.

— Ваську помнишь?

— Какого еще Ваську?

— Младший брат мой, вспомнил?

Иван нахмурился, напрягая память:

— Да он же пацан еще совсем. Лет шестнадцать, не больше.

— Во-первых, семнадцать.

— Во-вторых?

— А во-вторых, я тебя лично прошу: поговори с парнем.

— Я его не возьму, — категорически замотал головой Иван.

— Правильно, не бери! — согласился Кондратьев. — И ему объясни, что таким соплякам надо дома сидеть.

— А он у тебя что, не сидит?

— Куда там! Раньше еще бабка наша жива была в Можайске, можно было его туда отправить. А сейчас он со мной живет, ну и насмотрелся…

— Чего это он насмотрелся? Ты же не у дел.

— Вот именно. Насмотрелся, как я целый день волком вою… С деньгами тоже беда, эта сука, — он показал на больную ногу. — Сколько она денег жрет, если б ты знал! Вот этот балбес и заладил: подамся в «крутые», буду деньги зашибать! Я ему популярно объяснил, что зашибут его самого, а он…

— Что он?

— Хреновый из меня воспитатель, короче говоря. Он мне сказал — хотя бы протез тебе нормальный куплю. Он тут по телевизору видел в рекламе — немецкий, за десять «лимонов»… Что мне ему сказать? — Кирилл понурился и замолчал.

— Да, сказать тебе нечего.

— В этом-то и все дело.

— А протез-то хороший?

— Немецкий-то? Конечно. Вещь! Я в больнице стою на очереди, чтоб за полцены поставить. Только очередь в сто двадцать человек.

— Главное, чтобы вещь хорошая была. — Иван вытащил бумажник. — Говоришь, десять?

— Ты что, спятил? — Кирилл смотрел, как на стол ложатся стотысячные купюры. — На хрена это мне?

— А что, не нужно?

— Нужно, но…

— Что?

— Ну куплю я протез, а дальше? Дальше-то все равно надо жить!

— Не спорю.

— Ты же ведь мне не будешь постоянно деньги дарить?

— Даже и не думай, — согласился Иван.

— Вот. Значит, и начинать незачем.

— Ты что-то не то болтаешь. Содержать я тебя не буду. Ты — взрослый мужик, здоровый. Подумаешь, нога! Поставишь себе этот немецкий протез, будешь бегать, как мальчик. Чего тебе еще надо? Иди деньги зарабатывай.

— Как?

— А я почем знаю! Как хочешь. Хочешь — газеты в метро продавай. Хочешь — на курсы какие-нибудь устраивайся, у меня вот жена…

— Да плевать на твою жену!

— Это ты зря, — неодобрительно покачал головой Иван. — Я тебе просто советую…

— Да понял я! И херня это все!

— Ты стал просто каким-то нигилистом, — недоуменно уставился на него Иван. — На все-то тебе плевать, все-то у тебя херня… Деньги у меня брать не хочешь и сам зарабатывать не хочешь. Странный ты какой-то, Киря.

— Ничего не странный, — махнул на него рукой Кондратьев. — Ты просто не понимаешь…

— Так просвети.

— Ты пойми, Ваня, меня все здесь в округе знают. Все в курсе, что Киря Кондратьев — не просто так. Кондратьев — это сурово. И как же они все на меня смотреть будут, если я по твоему совету устроюсь на какую-нибудь там работенку. Буду ходить к девяти утра и в шесть вечера возвращаться. Или там, допустим, сторожем — сутки через трое. Ты о гордости моей подумал, а ктр меня после этого уважать будет? Въехал в ход моих мыслей?

— Въехал, — Иван сочувственно посмотрел на бывшего коллегу. — Можно начинать смеяться?

— Смеяться?! — Глаза Кондратьева едва не вылезли на лоб. — Это что же здесь смешного?

— Да вот эти твои глубокие мысли насчет гордости.

— Так я и знал, что ты начнешь прикалываться! — с сожалением вздохнул Кондратьев. — А я-то, как последний чудак, тебе душу свою выворачиваю!

— Не хочу я над тобой прикалываться, Киря. Времени у меня на это нет. Ты просто сам подумай: о какой гордости ты тут вспомнил? О каком уважении?

— А что? — агрессивно насупился Кондратьев.