Еще несколько дней – и мы швартуемся в Венеции. Серые дома затейливой постройки, вместо улиц – каналы, по которым снуют узкие лодки.
– Каналы не везде, только в береговой части города, сам увидишь.
Оставив судно на помощника, мы сошли на берег. Винченцо нашел гондольера, а мы не спеша поплыли по улицам. Странные ощущения, по улице – и на лодке. Над тобой нависают дома, сушится на веревках белье.
– Ну вот я и дома, – вскричал купец. Мы причалили к крыльцу, или если будет угодно – к маленькой пристани, перебрались из гондолы на ступеньки. Винченцо яростно заколотил в дверь: – Хозяин приехал, встречайте!
Двери распахнулись, слуги стали кланяться и перетащили из гондолы наш багаж. Собственно, из моего багажа был только один потрепанный сундучок с медицинскими инструментами.
После обильного застолья и возлияний меня отвели в отведенную комнату. Взглянув в окно, я еще раз подивился речной глади вместо улицы и рухнул в постель.
Пару дней я ничего не делал, пока Винченцо занимался товарами и кораблем. На третий день Винченцо заявил: – Я нашел для тебя подходящий дом, ты сможешь там жить и вести прием больных. Дом сдается в аренду, я уже внес залог. Поедем смотреть.
Дом располагался не на канале, а на суше, на обычной улице, если это устраивало больше. В два этажа, узкий, высокий, под черепичной красной крышей. Дом был с мебелью и даже с двумя слугами. Хозяин их оставил приглядывать за домом, уехав по делам в Индию.
Известное дело – только дорога туда занимала три месяца. Дом мне понравился, я распорядился освободить одну из комнат первого этажа, там я планировал сделать что-то вроде операционной, все остальное меня устраивало. Винченцо оставил мешочек с дукатами на первое время и, пообещав заглянуть завтра, уехал. Один из слуг сносно мог говорить по-английски. Он и привел меня к знакомому плотнику, где я заказал операционный стол, деревянный, конечно. Затем я посетил торговую площадь, купил опиум, в аптеке – спирт. Причем аптекарь удивился, что я взял так много – целых пять литров.
Через несколько дней приемно-операционная была готова. Тянуть время было не в моих интересах. Надо было отдавать долг Винченцо, да и жить на что-то… Знакомых у меня не было, а вот загвоздка одна была – язык! Я не знал итальянского. Правда, Винченцо прислал мне своего слугу-полиглота, который говорил почти на всех европейских языках. В институте я учил латинский, который лежит в основе итальянского, но все равно это языки разные – как русский и украинский, скажем. Понять с пятое на десятое можно, но в разговоре с больным с пятого на десятое не пойдет, ведь самое важное иногда – грамотно расспросить человека, и самым важным может оказаться и второе, и пятое, и девятое. Я занимался разговорным итальянским каждый день, выходил на улицы, слушал речь, для меня это было жизненно важно.
Залп! Пушечный наряд
Глава 1
Три недели я как проклятый изучал разговорный итальянский, понимая, что без языка не будет работы. Даже думать я заставлял себя на итальянском. Сначала было чрезвычайно тяжело, затем полегче. Со слугами в доме я старался говорить только по-итальянски, лишь иногда вставляя английское словечко и требуя его перевода. Конечно, за такой срок я не стал говорить хорошо, понимал уже все, но говорил с угадываемым чужеземным акцентом, приблизительно как кавказец, приехавший с юга торговать на Дорогомиловском рынке в Москве. Пока Винченцо не уехал по своим делам – а все корабельные походы длятся долго, я попросил его ввести меня в круг купцов, рекламируя как знаменитого врача.
– Не врача, – поправил Винченцо. – В Европе давно, уже лет сто, когда говорят про хирурга – то это те, кто оперирует, а врач лечит мазями, пилюлями, сушеными тараканами и прочим. Так как тебя представлять?
– Тогда хирургом. Я думаю, что врачей в Венеции полно, хирургов мало, а моего уровня нет и вовсе.
– Договорились. И еще – повесь красочную вывеску, чтобы каждый, кто умеет читать – а это в основном люди дворянских фамилий или богатые, проезжая мимо твоего дома, запоминали, что здесь живет хирург. Когда понадобится – сразу вспомнят.
И верно, из моего века я помнил, что реклама – двигатель торговли. Начал спрашивать слуг – где мне найти художника, нарисовать вывеску. С трудом, через знакомых, меня познакомили с живописцем. Жил он в подвале, жил бедновато, судя по обстановке. Сам был одет живописно, но одежда явно просила замены. Я представился:
– Кожин, хирург, пришел просить вас нарисовать мне вывеску.
– Рембрант Хармс ван Рейн, свободный живописец из Голландии.
Я осмелел. Передо мной стоял один из величайших художников Средневековья, его картины выставлялись в лучших и знатнейших музеях и галереях мира; картины – изредка попадавшие на аукционы Пола Кристи, стоили миллионы – жил в подвале, жил в нищете. Как несправедлива жизнь!
– Так чего вы хотели?
– Написать вывеску, любезный.
Я рассказал, что должно быть изображено на вывеске, какая надпись.