Стрелецкий десятник

Из двери избы, держась за притолоку, вышла истерзанная Василиса, простоволосая, в изодранной рубахе, палкой сбила еще не разгоревшийся огонь и, постанывая, нетвердо пошла, нагибаясь над трупами ватажников. Наконец нашла, кого искала. Это был кряжистый мужик с окровавленной головой и раной на плече. С огромным усилием повернула его лицом вверх, он открыл глаза. Подтащила его к стене избы, посадила, продолжая стонать, оторвала рукава от своей рубахи и принялась перевязывать раны ватажника.

Когда в деревне появился отряд Юрши, Василиса безуспешно пыталась поднять второго ватажника. Увидев всадников, Василиса запричитала:

– Ой, ребятушки! Помогите им, а то кровью изойдут. Двое живы пока! – Хотела что-то еще сказать, но повалилась наземь. Аким послал за водой, а сам занялся ранеными.

Прибежала громко воющая Фёшка, с трудом выговорив, что бабка ее преставилась.

Юрша, поняв, что здесь можно надолго задержаться, обратился к Кривому:

– Оставляй тут своих человек пять, да я оставлю подставу. Пусть управляются, покойников похоронят, раненых в лес уведут. А нам нужно спешить, путь дальний.

Кривой согласился, стал отбирать, кому остаться. Его подозвал один из раненых. Они долго тихо разговаривали. Готовый в дальнейший путь, подъехал Юрша и спросил:

– Кто это? Знакомец?

Кривой замялся. Ответил раненый:

– Гурьян я, из местных. Тебе не надо ехать на Елец-поле… Грамоту и языка ближе достанем.

– Я не знаю тебя. Как верить?

Кривой решительно подтвердил:

– Гурьяну можно верить. Воевода, вишь, говорил: нужно местных поспрошать.

Находившийся рядом ополченец тихо сказал Кривому:

– Ты, Микита, много на себя берешь. За Гурьяна воевода взыщет с тебя, ежели кто из наших шепнет ему.

Кривой обозлился:

– Замолчь! Я и сам скажу. Не привезем языка – с меня, с десятника и воеводы государь хлеще взыщет! А будет язык – за нас десятник заступится. Правда? Так что соглашайся, десятник.

Раненый добавил:

– Десятник… Не в таком положении я сейчас, чтобы врать. Да и ехать вам некуда – на Елецком поле теперь крымчаки. Вези меня на Болото. Ночью аль самое позднее завтра утром будет у тебя и грамота и язык. Вот тебе крест, постараемся.

Аким высказался:

– Решай, Юр Василич. Семь бед – один ответ.

Юрша взглянул на Афанасия, тот стоял в стороне и делал вид, что разговор его не касается, и он отрезал:

– Едем. Только как тебя везти? Из седла вывалишься.

– Не вывалюсь. Помогите подняться… Вот бы ковшик хмельного…

Василиса, привстав, отозвалась:

– Ой, родненький! Для тебя ничего не пожалею… Под печкой сулейка… И мне налейте… Ох!.. Ты хоть не забывай меня, родненький.

– Не забуду, Василиса, не забуду. За Мокеем, тобой и девкой подводу пришлю. Будь спокойна.

Юрша смотрел на Гурьяна и удивлялся. Еще несколько минут назад он выглядел полумертвым, теперь поднялся, осушил одним духом ковш мутной браги и принялся командовать, где хоронить убиенных. Какой крест поставить, чтоб заметнее было. Один из ополченцев уступил ему своего коня, он без посторонней помощи забрался в седло, только скривился от боли.

21

Ехали дремучим лесом по утоптанной тропе, которая вилась по оврагам и холмам, обходила завалы и болота и опять уходила под вековые деревья. Тропа была узкой, двигались гуськом. Впереди Гурьян, позади него Кривой, за ними Юрша. На рысях и в галопе Гурьян держался молодцом, несмотря на потерю крови, и, чем дальше ехали, тем он увереннее сидел в седле.

В лесной чащобе начало быстро темнеть. Там, где тропа расширилась и стало возможным ехать вдвоем, к Юрше подъехал Аким и, наклонившись, проговорил:

– Послушал я ополченцев, они знают Гурьяна. Он не простой ватажник, а от атамана Кудеяра.

– Откуда тут Кудеяр?

– Говорят, он на Болоте собирает своих. С царевым войском не дружит. Как бы худа не было.

– Ты же в деревне говорил другое.

– Верно. Без их помощи мы ничего на сделаем, кругом татары. А все ж поберечься не мешает.

– Ладно. Тихонько предупреди стрельцов: в случае чего назад не поворачивать, засада может быть. Пробиваться вперед, запасных коней бросить да так, чтобы они нападающих задержали. Собираться на первой же поляне, там станем отбиваться.

Не успел Аким отъехать, подскакал Афанасий и зашипел:

– Ты знаешь, куда нас разбойник ведет?

– Знаю, боярич. На Болото.

– Во, во! В шайку свою! Не ведаю, как тебе, десятник, а мне свою голову жаль.

– Что предлагаешь?

– Повернуть назад и ехать, куда приказал государь, на Елетчину. А вора прихватить с собой.

– Значит, считаешь, что лучше от татар потерять голову, чем от разбойников? А ежели ополченцы не схотят ссориться с Гурьяном? А?.. Нет, боярич, под татарские сабли не пойду и обижать Гурьяна нам не с руки.

– Ну, берегись, десятник!

– Я берегусь, боярич. А ты тоже смотри в оба. Слышишь, у какого-то стрельца казанок громыхает. Непорядок. А я тебя просил, боярич, следить за стрельцами.

Афанасий сердито развернул коня. Из темноты послышался приглушенный окрик и удар плетью. Казанок перестал звенеть.