Стрела в печень

— Анна Монс безвылазно просидела в своём каменном доме два года. Дом этот, как вы знаете, построен тут недалеко — в Немецкой слободе на деньги российской казны… Даже лифт в доме имелся, которым наверх в комнату Анны кофий подавали. Потом её переселили в соседний дом, купленный у… Не помню, тоже торговец из Кёнигсберга.

Через год примерно Пётр сделал послабление в тюремном режиме бывшей любовницы, он разрешил посещать её кое-каким гостям. Вот мы и дошли до моего дядюшки. Гости охотно посещали «несчастную узницу», и в их числе был прусский посол Георг Кайзерлинг, друг утопшего Кенигсегга. Да. Из того самого Кёнигсберга посол. Немолодой, хромой, он посещал Анну на правах утешителя. Дядя говорил, что был дружен с Францем… С утопленником… С любовником.

И в это время братец Анны Виллем решил воспользоваться моментом. Как в хорошей пьесе Шекспира все разыграл: сестре Анне он рассказал о том, что только Кайзерлинг может добиться от Петра снятия опалы — а послу Пруссии Георгу Иоганну фон Кайзерлингу намекнул, что Анна очарована достоинствами посланника Пруссии. И даже хромота от раны, полученной в бою, только придаёт ему мужественности, как и благородная седина. Дядя, поверив во всё это сделал Анне Монс — «несчастной узнице», предложение. Она — утомленная десятилетним положением фаворитки, а затем тремя годами заточения — была готова выйти за того, кто предложит ей достаток и место в обществе и лучше за границами варварской России.

Получив письменные прошения о браке от Кайзерлинга и Анны Монс, Петр бросился к Анне, кричал на неё и сетовал, что тоже имел серьезные намерения относительно их общей судьбы, и опять плакал. Как же, он хотел видеть ее государыней, а она предпочла Кайзерлинга — хромого старика. Но Анна была непреклонна, за что и заслужила от бывшего возлюбленного порицание: «Чтобы любить царя, надо иметь царя в голове!».

— А что же ваш дядя? — пискнула Анна Леопольдовна, когда Кайзерлинг тоже решил пирожка отведать.

— Георг Иоганн фон Кайзерлинг отправился к Петру просить согласия на брак лично, но попал под горячую руку. Разговор с Петром, который, по словам дяди, был с глубокого похмелья и потому злой как собака, закончился потасовкой. Причём Кайзерлинг, над которым подтрунивал Меншиков, намекая на несостоятельность посланника в постели «подлой девицы Монс», с коей он, Меншиков, якобы и сам неоднократно «тешился», — обозвал Алексашку нехорошим словом по-русски и сцепился с ним врукопашную, защищая честь невесты. Пётр вмешался в драку, стал помогать Меншикову. Вдвоём они Кайзерлингу «напинали и наподдали» и даже спустили его с лестницы…

— Ужас какой! Сколько же лет было тогда вашему дяде? — Екатерина Ивановна схватилась за голову.

— Он с сорок пятого года? За шестьдесят.

— Старенький.

— Этим не закончилось. Внизу на дворе на него набросились гвардейцы. А после и Меншиков спустился. И они продолжили избивать и пинать хромого старика.

Любой другой человек после такого конфуза должен был уехать из России. Но прусский посланник Кайзерлинг ограничился тем, что проинформировал своего короля об «инциденте», при этом даже чуть сгладив его, но ни слова не написал о причине конфликта, а Меншикова вызвал на дуэль. Из Пруссии на имя Петра пришла депеша, содержание которой я не знаю, а после возмутились саксонский и австрийский посланники. Чтобы погасить начавшийся международный скандал, всё же царь и солдаты избили дипломата, Пётр запретил Алексашке драться с Кейзерлингом, а виноватыми были объявлены те гвардейцы, что стояли в тот день в карауле и помогавшие Александру Меншикову пинать дядю! Их даже приговорили к плахе, но за бедняг заступился прусский король Фридрих I, и казнь отменили.

Лишь через несколько лет Пётр дал разрешение на брак. В июне 1711 года Кейзерлинг женился на своей драгоценной Анхен в Немецкой слободе. Счастье было не долгим, через несколько месяцев он скончался по дороге в Берлин. Эту историю он рассказал мне лично…

— А ведь история на этом не заканчивается? Правда? — выслушав перевод Брехта улыбнулась Анна Иоанновна.

— Можно и так сказать. Почти три года Анна фон Кейзерлинг вела тяжбу за курляндское имение мужа со старшим братом покойного — ландмаршалом прусского двора. Другим моим дядей. В марте 1714 года она победила. И опять счастье продлилось не долго, в августе этого же года Анхен умерает от чахотки, так и не побывав в своём имении.