Гикия посмотрела на него с неприязненной жалостью. Одинокий волк. От своих отбился и к чужим не пристал. А кто виноват, что он такой? Эллины. Аспатана принадлежал когда-то брату Коттала — богачу Харну, изгнанному из Херсонеса за то, что пытался захватить власть. При разделе его имущества Аспатана достался Ламаху… Гикия вздохнула и разрешила:
— Оставайся.
Знать бы ей, бедняге, какую мерзость затаил в душе этот негодяй.
Но сегодня ветер опасений и тревог обходил Гикию стороной. Напротив, она чувствовала горячий подъем, ликующую радость.
Решительный шаг сделан. Пусть Ламах, давая согласие на освобождение части рабов, преследует выгоду — какое дело ей, Гикии, до всяких там хозяйственных соображений?
Важно то, что она первая в Херсонесе, а может быть и во всей Тавриде, увидела в рабах своих ближних, облегчила, как умела, горькую участь людей.
Коттал: Терпенье, братья! Терпенье и ненависть! Скоро, может быть завтра, мы навсегда избавимся от насилия, чинимого над нами сворой худых, зловредных людишек, что зарятся на наше достояние. Вы слышали — безбожник Ламах освободил своих рабов? Преступление! Сегодня один из моих двуногих скотов потребовал, чтобы я отпустил его на волю… Смотрите, как быстро распространяется зараза! Ну, я показал ему свободу… Проклятье!
Держите оружие под рукой. Я жду условного знака со дня на день, с часу на час… Поднимемся — и никакой пощады! Никого не жалейте. Или они — или мы. Уничтожить! Залить улицы кровью! Сколько еще мучиться? Бей — и спасешься.
Помолимся же, братья, заступнице Деве. О многочтимая! Благослови доброе начинание, отними силу у наших врагов.
Резать, слышите вы? Резать!
За декаду до Леней — веселых зимних праздников в честь Диониса — из бухты Символов вновь прибыл раб, посланец боспорян.
Опять гости! И носит их черт в такую погоду. Ламах рассердился. На этот раз даже груда невиданных подарков не могла усмирить его ожесточение — он злился не столько потому, что боялся расходов на новое угощение, сколько потому, что очень и очень не доверял хитроумным землякам своего, разрази его гром, диковинного зятя.
Но что ты поделаешь? Боспоряне не совершили ничего зазорного, противного обычаю, — напротив, как и положено в таких случаях, они решили из чисто родственных чувств посетить близких, привезли богатые подарки; попробуй не принять их — вся Таврида с полным на то правом обвинит архонта в невежестве, грубости, недостатке гостеприимства.
И Ламах, скрипя зубами, велел с почетом встретить прибывших, но приказал Зифу следить, чтобы они и носу не высунули за ворота архонтова двора. Бес знает, что у них в голове.
Но гости, как и в прошлый раз, понравились окружающим своей безукоризненностью.
Они мирно побеседовали с архонтом, рассказали Оресту о незначительных боспорских событиях, отобедали, отдохнули и ближе к вечеру сердечно попрощались и отбыли, сопровождаемые Зифом и охраной, в гавань, где стояли их челны.
Погода была ветреной, на море поднялось волнение. Крик чаек. Грохот. Удары волн… Истово помолившись перед установленными на берегу статуями Гермеса и Посейдона, боспоряне взошли на суда и приказали рабам взяться за весла. До свидания!
Зиф переждал некоторое время, пока челны боспорян не скрылись за скалистым выступом берега, строго-настрого приказал воинам сторожевого поста, размещенного в небольшой крепостце над гаванью, тщательно следить за бухтой, и отправился в Херсонес.
Солдаты сторожевого поста целый час шатались, рискуя головой, по мокрой тропинке, извивающейся на крутом склоне ребристого утеса, пока, наконец, дождь и ледяной ветер не прогнали их в теплую казарму.
За какой там вороной следить, когда море так разбушевалось? Кто сунется сюда бурной ночью? Э, пошли они все… Хорошо у горячих жаровен. Сыграем в кости, ребята? Ктесий, тащи вина! Сказал же поэт Алкей:
Если б солдаты могли представить себе, что происходит сейчас у них за спиной, они не были бы, пожалуй, настроены столь благодушно.
В холодной, прозрачной темноте, мерцающей слабыми отблесками волн, челны боспорян вернулись из-за укрытия, миновали бухту Символов, обогнули, не страшась ни ветра, ни камней, ни дьявола, выдававшийся к югу гористый массив и с большим трудом пристали к берегу в безлюдной в этот час бухте у мыса Девы.