Стрела и солнце

Небольшой бассейн, расположенный в середине комнаты и облицованный полированными плитами голубого диорита — очень плотного, твердого камня, похожего на мелкозернистый гранит, — был наполнен прозрачной водой.

— Мойся.

Гикия вышла.

Орест, ворча, сбросил тунику. Он был хотя и не очень высок, зато хорошо сложен — крутоплеч, строен и прям. Если б не изнуряющее пьянство, сын Асандра выглядел бы хоть куда. Боспорянин нехотя сполз в бассейн, и ему, к собственному изумлению, стало хорошо и приятно.

Гикия стояла в соседней комнате и задумчиво глядела через окно во двор.

Рядом слышался плеск — Орест купался.

Женщину одолевало искушение — махнуть рукой на все, войти к нему, дерзко и открыто.

Но тут до ее ушей дошло сердитое бормотание Ореста: «Будь я п-проклят». Опять чем-то недоволен. Впрочем, когда и чем он доволен?

«Ну, ты счастлива, дочь Ламаха? — спросила себя Гикия с веселой злостью. — Ждала и дождалась возлюбленного…»

От прохладной воды Орест почувствовал себя немного лучше — телесно, конечно, а не духовно; после завтрака, во время которого он съел кусочек сыра и пропустил внутрь очередную чашу, боспорянин опять уселся подле окна и тупо уставился на небо. И далось ему это окно! Орест не испытывал никаких желаний — разве что выпить еще… Из оцепенения его вывела Гикия.

— Посмотри сюда, родной.

Орест медленно, без особого любопытства, обернулся.

Гикия задрапировалась до самых пят, заколов углы круглой брошью на левом плече, куском многоскладчатой голубой ткани, как бы струящейся книзу, словно сверкающий водопад.

Талию, упругость и тонкость которой подчеркивала ширина и выпуклость бедер, она перевязала мягким синим поясом — его длинные, широко развернувшиеся концы почти достигали пола, — руки оголила до плеч, крупные темные локоны перехватила блестящей диадемой.

На висках сияла пара золотых, с лазурными камешками подвесок. Маленькая нога, показавшаяся из-под платья, когда Гикия сделала шаг к Оресту, была обута в легкую сандалию — босовичок. Из лукаво прищуренных глаз лучился синий теплый свет. Небольшой алый рот радостно улыбался.

— Хороша, правда?

— Мгм, — кивнул Орест без всякого подъема.

Гикия перестала улыбаться. Она задумалась, потом робко, просительно даже, предложила:

— Пойдем в книгохранилище?

— З-зачем?

— Я почитаю тебе… стихи Сафо.

Он сделал гримасу, выражающую недоумение, и лениво потащился за Гикией.

Книгохранилище находилось внизу, на мужской половине дома, где женщинам, по старому обычаю, показываться при посторонних не полагалось.

Но обычай этот соблюдался теперь не так строго, как раньше, да и Гикия очень мало напоминала кроткую, покорную афинянку времен Перикла и не уступила бы в споре любому мужчине.

Впрочем, в доме не было других мужчин, кроме самого Ламаха, Ореста, двух-трех рабов и двух мальчиков от второй жены архонта, обитавших с матерью наверху, на женской половине. Поэтому Гикия чувствовала здесь себя полной хозяйкой.

Библиотека помещалась в большой комнате с широким квадратным окном. На полках, протянувшихся у стен, лежали, бережно хранимые в длинных лакированных футлярах, тугие свитки папируса.

Среди них можно было найти поэмы Гомера, басни Эзопа, стихи Алкея, Ивика, Анакреонта, песни Симонида и Пиндара, трагедии Эсхила, Софокла, Эврипида, комедии Аристофана и Менандра, исторические изыскания Геродота, Фукидида, Ксенофонта, ораторскую прозу Лисия, Исократа и Демосфена, труды Платона и Аристотеля, бытовые сцены Герода, пастушеские идиллии Феокрита, скорбные эпитафии Леонида, остроумные эпиграммы Каллимаха и множество сочинений других писателей эллинского мира. Ламах, человек простой, но умный и любознательный, не упускал случая купить хорошую книгу.

Правда, из-за недостатка времени он читал не все, что приобретал, зато Гикия пропадала в библиотеке с утра до вечера.

Девушки в Херсонесе, как и повсюду в греческих городах и селениях, не допускались в школу — считалось, что женщине достаточно быть скромной, послушной женой и домовитой хозяйкой. Рожать детей, готовить вкусные блюда, мыть посуду, стирать белье, прибирать комнаты, шить, прясть и заставлять домашних рабынь не отлынивать от работы — вот все, что от нее требовалось.

Но Ламах, пренебрегая кривотолками горожан, утверждавших, что винодел стремится сделать из своей дочери просвещенную блудницу — гетеру, пригласил для нее учителей, и Гикия освоила последовательную грамоту, литературу, игру на лире и кифаре, пение и, наконец, счет. Архонт не имел от первой жены сыновей и всю свою отцовскую любовь перенес на Гикию.

Может быть, потому и выросла Гикия такой смелой, гордой, свободной, что с детства избежала мертвящего влияния темных, невежественных, подчас вздорных и глуповатых женщин, не видевших — не по своей воле, конечно, — ничего, кроме домашнего очага, потому и выработались в ней широта взгляда и твердость, что она дружески обращалась с отцом, умным, с виду суровым, но по существу добрым человеком, настоящим мужчиной.