Стражи Студеного моря

Ночью, пользуясь непогодой — с утра бушевала пурга, — наш корабль скрытно вошел в залив. Бесшумно спущена на воду шлюпка. Тихо. Не слышно всплеска весел, дыхания гребцов.

В густой снежной пелене смутно вырисовывается скалистый берег. Шумит прибой, набегая на камни.

Казалось, перегруженная шлюпка стоит на месте, теперь все мы видим быстро приближающиеся скалы.

Вдруг сильный толчок — это шлюпка с полного хода врезается в отмель. До берега метров десять. Снег начинает редеть. Слышно, как в темноте переговариваются гитлеровцы. Через равные промежутки времени взлетают осветительные ракеты и, вспыхнув тусклым светом, гаснут на снегу.

Время идет. Шлюпка перегружена, и киль плотно заклинился в камнях отмели. Разведчики не могут сойти в воду: впереди немалый путь, их ноги должны быть сухими.

Минутное состояние растерянности.

Не дожидаясь приказа, матрос Нагорный прыгает в ледяную воду и, ощупывая ногами дно, направляется к берегу. Местами вода достигает пояса. Вскоре Нагорный возвращается к шлюпке и, посадив на закорки, выносит разведчика на берег. Семь раз возвращается Нагорный к шлюпке и семерых разведчиков выносит на берег.

Приказ командования выполнен».

«21 февраля 1942 года. Карельский фронт.

Дорогой отец!

Пятые сутки шторм. Крупные и жесткие, величиной с горох, крупинки снега летят с такой силой, словно каждая горошина пущена из рогатки. Погода под стать моему настроению.

Я еще был мальчишкой, когда в нашем поселке у Панкратовых сгорел дом. Старик рвал на себе рубаху и выл, раскачиваясь из стороны в сторону. Впору и мне от горя завыть.

Случилось это с неделю назад. Мы конвоировали английский транспорт. За сутки отбили семь налетов «юнкерсов». Только успел я снять каску и вытереть лоб, как услышал команду: «Воздух!» На этот раз «мессеры». Не прошло и минуты, сигнальщик доносит: «Рубка подлодки! Справа пятьдесят!»

Об этом, отец, не напишешь. «Мессеры» пикировали двадцать три раза. Вспышки огня слепили нас. Фонтаны разрывов вставали сплошной стеной. Торпеду сигнальщики заметили вовремя, и можно было от нее уйти, но за нами по борту слева шел английский транспорт с военным грузом. Спасая «англичанина» мы подставили! борт своего корабля…

Корабль затонул в несколько минут. Я слышал, как кипела вода, охватывая раскаленный ствол орудия.

Только двух человек подобрал транспорт.

Погибли такие люди… Такие люди… Вот они как живые передо мной!..

Впору выть от горя и бешенства!

Зачислен я в морскую пехоту — «черную смерть», как говорят гитлеровцы.

Помнишь, отец, я писал тебе о пареньке из Рязани? Его фамилия Облепихин, жив и он, нас вместе подобрал транспорт.

Пиши, отец, по новому адресу.

Твой Владимир».

Прошел 1942 год.

Зачастую по нескольку месяцев мы не имели от Володи никаких вестей, потом приходило сразу несколько заветных треугольников.

Домой, чтобы не тревожить маму, Владимир писал веселые, добрые письма. Со мной делился всем, что его волновало.

Мы были готовы к самому худшему, но известию о тяжелом ранении Владимира оказалось для нас неожиданным ударом. В апреле 1943 года мы получили письмо из Мурманска.

«Мои дорогие!

Не знаю, разберете ли вы мои каракули, пишу левой рукой: правая в гипсе.

Что ни говорите, удачливый я: в море тонул — не утонул, взрывной волной меня о скалу шваркнуло, думали, лепешка будет — нет, жив остался! Теперь я верю в свою счастливую звезду. До ста лет проживу, не меньше!

В госпитале я не задержусь, подремонтируюсь — и в часть. Пишите мне на Мурманск. Если что — перешлют. Здесь есть медсестра Даша. Вот ведь какое хорошее русское имя — Дарьюшка! Почему-то раньше мне не встречалось такое ласковое имя. Так вот она, Дарьюшка, и перешлет мне ваше письмо, где бы я ни был.

Целую вас, мои родные, привет Андрейке!

Ваш Владимир».

«8 августа 1943 года. Карельский фронт.

Грозился, что все равно сбегу. Два раза комиссовали, наконец вырвался.

Снова я среди своих друзей, и матрос Облепихин, помните, рязанский, сосед мой по нарам, тоже здесь. Мы с ним в одной землянке.

Теплынь. Море тихое, голубовато-серое. Небо чистое, без облаков. Чайки и глупыши кружатся низко над водой. Над берегом речки еще цветут желтые маки, манят розовым цветом мытники, голубым — полярные незабудки.

Не верится, что взрывы и сейчас сотрясают землю и падают люди, сраженные насмерть.

Что-то я, родные мои, сердцем оттаял. Вот что сделала со мной Дарьюшка.

Если она вам напишет, отвечайте, как родной. У нее нет никого, кроме нас, все погибли на Смоленщине.

Целую. Ваш Владимир».

«21 сентября 1944 года. Карельский фронт.

Мои родные!

Повеяло свежим ветром! Во всем чувствуется подготовка к большому, решительному наступлению. Кончаются будни позиционной войны, кажется, дождались и мы праздничка!

Каждый новый день приносит радость победы. Войска Карельского и Ленинградского фронтов разгромили финскую армию. Два дня назад Финляндия подписала соглашение о перемирии. В каждой землянке, везде, где только соберутся два-три человека, идет речь о наступлении.

Вперед! На запад! — это то, чем живет сейчас армия.

Дарьюшка прислала мне свою фотокарточку, а вам?

Целую всех вас, дорогие!