Стража! Стража!

— А, это было еще до тебя, — промычал Шноббс. Он немного подуспокоился. — Бедолага. Но такое может случиться с каждым из нас. — Он оторвал взгляд от мостовой и уставился на Моркоу. — Все, хватит, ясно? Ты действуешь мне на нервы. Ночные погони, этого еще не хватало!

Он решительно зашагал прочь по улице. Обычно Шноббс передвигался несколько бочком, и сейчас сочетание решительной ходьбы с движением бочком создавало любопытный эффект, как будто по мостовой прыгает краб.

— Но, но, — не унимался Моркоу, — в книжке сказано…

— Знать не знаю никаких книжек, — прорычал Шноббс.

Вид у Моркоу стал совершенно удрученный.

— Но есть Законы и… — попробовал робко возразить он.

Его слова — повезло, что не жизнь, — прервал огромный топор, со свистом вылетевший из-за ближайшей двери. Пугающего вида лезвие, вращаясь, рассекло воздух, врезалось в противоположную стену и отскочило. До слуха стражников донеслись звуки расщепляемого дерева и бьющегося стекла.

— Эй, Шноббс! — загорелся Моркоу. — Да тут драка!

Шноббс быстро заглянул в дверь.

— Ясное дело, — тоном знатока отозвался он. — Это же гномий бар. Причем из самых худших. Не лезь туда, парень. Эти недорослики нечестно дерутся — подставят подножку, а потом потрошат тебе нутро. Ты Шноббса держись, уж он-то…

Он схватил Моркоу за стволообразную руку. Это было все равно как попытаться взять на буксир Статую Свободы.

Моркоу побледнел как мел.

— Гномы ПЬЯНСТВУЮТ! И ДЕРУТСЯ? — он не верил своим ушам.

— За милую душу, — подтвердил Шноббс. — И говорят такие слова, которые я не рискну произнести даже при моей дорогой матушке. С ними компанию лучше не водить, это свора ядовитых… ТЫ КУДА?

Никто не знает, почему у себя дома, в горах, гномы ведут тихую, упорядоченную жизнь, но, попадая в большой город, начисто о ней забывают. Что-то находит даже на самого что ни на есть невинного, словно выкованного из чистой железной руды шахтера. Переехав в город и немедленно поменяв имя на что-нибудь вроде Загорлохвать Пинайног, гном ходит все время в боевой кольчуге, носит не менее боевой топор и каждый вечер напивается до мрачного бесчувствия.

Вероятно, это происходит ИМЕННО потому, что у себя дома гномы ведут такую тихую, упорядоченную жизнь. Таким образом, первое, что хочет сделать внезапно очутившийся в большом городе юный гном, лет этак семьдесят вкалывавший на папашу в глубокой сырой шахте, — это хорошенько набраться и набить кому-нибудь морду.

Описываемая драка была одной из тех смачных гномьих драк, которые насчитывают около сотни участников и не менее ста пятидесяти болельщиков. Крики, проклятия и звон от ударов топоров о металлические шлемы смешивались с пением пьяной компании у камина, которая — еще один гномий обычай — распевала о любимом золоте. Шноббс с размаху врезался в спину Моркоу. Резко остановившись, юноша с нарастающим ужасом разглядывал кабак.

— Слушай, здесь так каждую ночь, — предупредил Шноббс. — Не вмешивайся, вот что говорит сержант. Это их этнические обычаи или что-то в этом роде. А в этнические разборки лучше не встревать.

— Но, но, — запинаясь, возразил Моркоу, — это ведь МОЙ НАРОД. Стыд и позор так себя вести. Что же люди-то подумают?

— Люди уже думают о них как о мелких злобных педиках, — оборвал Шноббс. — А теперь ПОШЛИ ОТСЮДА!

Но Моркоу уже прокладывал себе путь через кучу малу. Сложив ладони чашечкой вокруг рта, он проревел что-то на неизвестном Шноббсу языке. Так можно было бы сказать о практически любом языке, включая родной язык капрала, — но в данном случае речь идет о гномьем.

— Гр'дузк! Гр'дузк! ааг' зт езем ки бур'к тзе тзим?[7]

Дерущиеся замерли на месте. Пара сотен разъяренных глаз, глядящих с сотни круглых лиц, с досадой и удивлением воззрились на ссутулившуюся фигуру Моркоу.

Надтреснутая пивная кружка, ударившись о грудные латы Моркоу, отскочила куда-то в угол. Моркоу наклонился и без видимых усилий поднял в воздух отчаянно сопротивляющуюся и размахивающую руками фигуру.

— И 'ук, идруз-т 'руд-естуза, худр 'зд дезек дрез 'хук, хузурук 'т б 'тдуз г 'ке 'к ме 'к б 'тдуз т 'би 'тк ксе 'дратк ке 'хкт 'д. Аадб 'сук?[8]

Ни одному из гномов в жизни не доводилось слышать такого количества слов Старого Языка из уст кого-то выше четырех футов ростом. Они были поражены до глубины души.

Отпала сотня твердых, словно высеченных из камня челюстей.

— Вы на себя посмотрите! — Моркоу покачал головой. — Можете ли вы себе представить, что ваша бедная седобородая старушка мать, работающая не покладая рук в своей крохотной норке там, на родине, думающая, как там сегодня ее сын, — можете ли вы себе представить, что она подумает, увидь она вас сейчас? Ваши любящие матери, ведь именно они подарили вам первую кирку и научили вас пользоваться ею…

Стоящий у двери Шноббс наблюдал за происходящим с ужасом и изумлением. До его ушей донесся нарастающий хор сморканий и приглушенных всхлипываний. А Моркоу тем временем продолжал:

— …Она-то, верно, думает, что ее сынок коротает тихие вечерние часы за игрой в домино или чем-нибудь этаким…