Страж зари

Добрей человека, чем Михал Михалыч, не то что на фирме, в мире сыскать трудно. Он охотно откликался на предложение попить пивка и сходить на футбол, причем при этом платил не только за себя, но и за приглашающую сторону, что при его небольшой зарплате, трех дочерях и пяти внуках было практически подвигом. Про то, как он привел на фирму тетю Люсю, взяв ее с улицы после пятиминутного знакомства, а потом два месяца снимал с нее глубоко въевшуюся коросту всех и всяческих проклятий, не взяв с нее ни копейки даже в виде жалкого вафельного тортика, вообще ходили легенды. Или анекдоты. Тут уж кому как нравится. Или как он снимал порчу безденежья со знакомой своего соседа, поселившейся в Австралии. Та после стала миллионершей, открыв сеть модных магазинов по всему Зеленому континенту, не сказав Мих Миху даже спасибо. Подобных историй за ним была уйма.

— Давай потом, а? — попробовал отбиться от настырного парня Семенов, но тот, привыкнув к безотказности стареющего мага, намека не понял.

— Ну нет, в самом деле. Я уже давно это, ну типа как в очереди. Мы же договаривались. Ты бы поговорил с Петровичем.

— Спрошу.

— Когда? А то все обещаешь…

Была, была за Семеновым какая-то темная история. Точно была. Может, своим беспомощным, как многим представлялось, поведением он ее и искупал. Не могла не быть. Потому что он, оторвавшись от монитора, вдруг так резанул взглядом по ночному диспетчеру, что тот…

Сначала Егор отпрянул. Потом вскочил, задом толкая креслице на колесиках. Потом побледнел. Потом упал на сиденье того же кресла. Потом затрясся, закатывая глаза. Потом медленно встал и вышел, еле волоча ноги. Те, кто его видел, говорили, что на парне лица нет. Своевольный котяра Семка, завидев его, сиганул с подоконника, сбив при этом горшок с засыхающим столетником.

Секретарша Лидочка, обладательница сладкого голоса сирены-завлекательницы, на который велось большинство звонивших, вдруг стала отвечать на телефонные звонки рявкающим баском, обладателем которого мог быть только дворовый хулиган, в пьяном виде специализирующийся на пугании припозднившихся прохожих, главным образом женского пола.

Павел, с красными от злости, усталости и недосыпа глазами, набивал на компьютере отчет о своей работе на ТТТС.

Тетя Люся, с татарским акцентом бормоча матерные проклятия, которым ее по пьяному делу научил Семенов, шумно мыла коридор, держась подальше от библиотеки. При этом стирального порошка она сыпала впятеро против обыкновения.

Кот Семен спрятался под шкафом в приемной, наэлектризованной шерстью собирая с пола всю пыль.

Марина сидела за своим столом, зажав ладони между коленей, и как будто дремала с закрытыми глазами, только время от времени раскачивалась, тихонько подвывая.

В «Ладе» царило предгрозовое настроение.

Маг-директор вышел из библиотеки после полудня с двумя толстенными фолиантами в руках. Старинное заклятие, сорванное им с двери — выглянувший на шум Семенов это видел, — еще долго плясало на полу раскаленным медным блином, украшенным огнедышащими драконами.

— Мамонтова ко мне! — бросил Горнин Лидочке, проходя через приемную.

Та, увидев черные круги вокруг глаз начальства, даже кивнуть не смогла, лишь моргнула. И только когда за директором закрылась дверь, взялась за трубку внутреннего телефона.

— Павел Евгеньевич, — вновь ставшим елейным голосом проговорила она в трубку, — вас Александр Петрович просит.

— Сейчас приду, — пообещал тот, продолжая мучить клавиатуру.

— Срочно! — пискнула Лидочка.

Ясное дело, что этого разговора никто из сотрудников, кроме тех двоих, кто принимал в нем непосредственное участие, слышать не мог. Но это «срочно!» как колокольным набатом пронеслось по офису, поганой метлой выгнав из-под шкафа успокоившегося было котяру, с заносом на повороте вылетевшего в коридор. В этот момент тетя Люся опрокинула на пол ведро с грязной водой, но голоса подавать не стала, хотя в иной ситуации до самого потаенного уголка офиса донеслось бы ее сугубое мнение по этому прискорбному поводу.

Когда цокот кошачьих когтей затих, гробовую тишину офиса нарушали только тяжелые шаги Павла по коридору. Каждый из сотрудников по их звуку мог определить, что вот сейчас он идет по коридору, притормозил у приемной — наверное, прическу поправляет, — вошел, снова притормозил и, увидев направляющий кивок секретарши, прошел в кабинет. Теперь тишина стала абсолютной.

— Отчет написал? — спросил его Горнин, едва Павел успел прикрыть за собой дверь.

— Заканчиваю. Что опять случилось? Директор смотрел на него в упор, набычив голову.

— Садись. Разговор есть.

Кресла, как и вся мебель в этом кабинете, были тяжелыми не из-за пристрастия хозяина к готическим формам, а по причине того, что в минуты гнева, которые пусть нечасто, но все же случались, легкие детали интерьера приходили в движение, порой настолько интенсивное, что врезались в стены, а посему приходилось тратиться на обновление мебели и косметический ремонт, что приводило к раздражению не любившего лишних трат Петровича.

С усилием подвинув кресло, Павел сел, тяжело опершись локтями на дубовую столешницу.