Страж нации

Действительно, нескольких парней из ПОРТОСА остановили и спецназовцы перетряхивали их необъятные туристические рюкзаки, не находя ничего, кроме одежды, сборников стихов и гигиенических принадлежностей. Я поручился за ребят и попросил их отпустить.

И тут я «попал».

— Смотри-ка, Бабурин.

— Точно!

— А ну-ка сам стой, руки за голову!

Для большего понимания двинули прикладом по ребрам и, вернув в подсобку, поставили спиной к стене. Одновременно стали выталкивать из подсобки всех, кто там еще находился, во внутренний двор.

Алексей Суслов, мой друг и официальный помощник, бросился за депутатами, крикнув, что Бабурина собираются расстрелять. Первым мне на помощь бросился В.Б. Исаков, заявив, как и надлежит интеллигентному человеку, решительный протест беззаконию. Уточнив, что он еще и депутат, ему тут же прикладом разбили очки, потом начали избивать прикладами и ногами.

Как по команде, избиение перекинулось на всю нашу колонну. Особенно доставалось депутатам и работникам милиции. Геннадия Александровича Данкова, моего заместителя по Комитету, бывшего начальника УВД Самарской области, обнаружив у него кроме удостоверения народного депутата еще и удостоверение генерал-майора МВД, ударив несколько раз прикладами, повалили на землю и стали пинать ногами со словами:

— Так ты еще и мент!

Всех — и мужчин, и женщин — погнали сквозь строй истеричных омоновцев, стараясь если не повалить, то уж ударить или толкнуть каждого побольнее.

Но всего этого я еще не знал, ожидая в душной подсобке решения своей участи. О моем задержании доложили кому-то по рации, получили приказ не церемониться и поставить к стенке.

Почему-то считается, что меня арестовали в 19.07. Я на часы не смотрел.

Два энтузиаста в бронежилетах, опробуя на моих ребрах по очереди прочность своих прикладов, стали спорить между собой за право расстрелять Бабурина.

Особенно их раздражало то, что я стою молча и спокойно жду.

— И чего ты, сука, молчишь?! Так ты, сука, еще и улыбаешься?!

Самому сейчас трудно объяснить, почему в тот момент был совершенно спокоен, улыбаясь бесновавшимся бойцам чуть ли не сочувственно. Они не были обкурены или пьяны — под впечатлением от чудовищности всего происходящего, от сообщения о гибели их товарища-офицера они были, по-видимому, в состоянии аффекта. Я их понимал и не винил.

Понимал я, что по всем законам жанра, как один из главных недругов Ельцина, под шум и горячку государственного переворота, должен быть физически устранен. Логично. Как всегда в истории.

Нет, я не вспомнил в те минуты всю свою жизнь. Но думал о своей семье, о жене Татьяне и наших с ней сыновьях. Меня согрела и укрепила мысль, что на мне род мой не пресечется.

А вот дальше — спасибо Ангелу-Хранителю!

Во-первых, мне помогли бетонные стены подсобного помещения: бойцы опасались рикошета, обсуждали между собой, не вывести ли меня для расстрела во внутренний двор.

Во-вторых, очень многие из стоявших в оцеплении, а потом и штурмующих, симпатизировали не Ельцину, а нам. Не случайно защитники Конституции не полегли все в здании парламента, несмотря на прямой приказ солдатам стрелять на поражение по каждому, кого те увидят в здании!

«Энтузиасты» отвлеклись на новых задержанных — молодого, коротко остриженного парня в спортивном трико, в котором они заподозрили переодетого солдата, и бородача в камуфляже. Когда «новеньких» поставили лицом к соседней стене, командир задержавшей меня группы тихим голосом отдал приказ двум другим спецназовцам вывести меня из подсобки и присоединить к «остальным».

Последнее, что я увидел, когда меня конвоировали наружу, это извивающийся под ударами возможный солдат и бородач, сползающий на землю после сопровождавшегося хрустом удара прикладом по позвоночнику.

Заставляя держать руки сцепленными на затылке, меня толкнули к освещенному слева входу в подъезд. Вдруг группа людей, стоявших чуть поодаль, у припаркованных машин, среди которых я узнал своего помощника Алексея, стала кричать:

— Сергей Николаевич, Сергей Николаевич! Не ходите туда!

Один из конвоиров дал раздраженно очередь из автомата в сторону кричавших, к счастью, никого не задев. Но я понял, что просто так кричать не станут, и решительно повернул в сторону этой группы. К моему удивлению, конвоиры не стали препятствовать, но и не позволили мне присоединиться к стоявшим там товарищам по несчастью. Провели мимо, и вскоре доставили во временное расположение их части.

Радостные крики «Бабурина задержали! Бабурина задержали!» меня вовсе не обрадовали. Вновь поставив меня к стенке, один из конвоиров пошел доложить. Вскоре среди окружившей меня толпы солдат показался командир.

Приказав всем отойти, он сам, напротив, приблизился ко мне и, наклонившись к уху, тихо спросил:

— Сергей Николаевич, вы помните Куликово поле?

С удивлением вспомнил осень 1992 года, когда в составе большой делегации русских писателей и художников, возглавляемой Вячеславом Клыковым, Валерием Николаевичем и Светланой Федоровной Ганичевыми, я побывал на Куликовом поле в дни 600-летия кончины преподобного Сергия Радонежского.

— Помню.