Страж южного рубежа

— Чего загрустил? Отдохнешь на свежем воздухе, лес, река, еще и заплатят за работу. В общем, форма одежды повседневная, в десять ноль-ноль садишься в УАЗ и едешь в районный центр, в Администрацию к заму Главы по образованию, Щербатюку Алексею Ивановичу. Могу сразу сказать, что первый заезд начинается шестого июня. Все, вперед и с песней! Приедешь, доложишь.

Командир уехал, Толик поплелся домой, готовиться к отъезду.

Анатолий жил в городке уже давно, прибыв к новому месту службы старшим лейтенантом, переводом из части морской пехоты.

После первой Чеченской, жена, красивая молодая женщина, забрав дочь, ушла к новому мужу, перебралась в столицу. После второй, в его сознании поселился сложившийся стойкий холостяк, смыслом жизни которого осталась служба, а досуг проводился в компании с сослуживцами, где разговоры касались в основном службы. В свои тридцать семь лет от роду, майор Монзырев выслужил у государства два ордена, служебную квартиру и прививку от честолюбия, полученную в виде огнестрельного ранения в далеком Шаро-Аргунском ущелье. Больших денег не заработал, а малые, как и у большинства граждан страны, исчезали быстрее, чем хотелось бы. В армии платили хреново и нерегулярно, было время, получку не получали по полгода. Гражданские смотрели на военных, как на придурков, у многих офицеров жены сбегали, не выдержав безысходности положения мужей, не способных содержать семью. Политики и правительство вспоминали военнослужащих только перед выборами, затем добросовестно и надолго опять забывали о них.

Все это наложило отпечаток на характер Монзырева, превратив его из восторженного пацана в лейтенантских погонах, в поседевшего, но еще не старого, крепкого, неглупого мужика.

По раздолбаной вдрызг дороге, УАЗ выскочил из лесной чащи прямо к облупившимся от краски воротам бывшего пионерского лагеря, лет двадцать назад знавшего счастливые дни. Неухоженные строения, с заросшими тропинками между ними, плакатами с лозунгами детского соцреализма, прочитать, которые в большинстве своем, было уже невозможно.

Сторож Сергеич, лысый старикан с остатками длинного клока волос на загривке, собраного в подобие конского хвоста, семидесяти с лишним лет от роду, в потертой, но чистой одежде, хитроватым взглядом посмотрел на Монзырева.

— Что делать со всем этим добром будешь, майор? Лагерь нужно будет ремонтировать. От него даже наши новые буржуи отказались, а ведь приезжали смотреть его многие, даже купить хотели, но, поняв, что халявы не будет, ремонта здесь на многие тыщи, укатили и больше не появлялись. Сейчас все норовят что-то урвать получше и перепродать подороже, так что районная администрация лагерь втюхать никому не смогла. Всучила тебе, пользуйся, только не надорвись от своего счастья.

— Сергеич, сам говоришь, что ремонта на тыщи, я, что тебе, сплю с дочерью Рокфеллера? Если бы спал, ты бы меня здесь не увидел. Скажи, как тут к речке пройти? Или она уже высохла?

— Нет, наша Ока еще всех переживет, а пройти вот по этой тропке можно, вниз спустишся, там в заборе пролетов нет, как раз быстрее всего и пройдешь.

— Колька! — кликнул майор.

Из УАЗа показалась разбитная мордаха солдата водителя, парня из рязанской глубинки.

— Идем хоть выкупаемся, да поедем. К вечеру надо добраться в часть.

Следуя к реке, Монзырев помянул «незлым тихим словом» командира с его командировкой, Щербатюка, распинавшегося о том, что требуется помочь бедным детям, хотя бы на лето изъяв их с улиц, где они, чёрти-чем занимаются, когда вся страна вступила в демократическую жизнь. Дабы они почувствовали, что о них заботятся старшие товарищи. Помянул демократов — доведших страну до разрухи и войны на своей территории, себя, взявшегося не за свое дело. Чертовски хотелось вслух ругаться матом. Сдержался. Раздевшись, полез в чистую, прохладную воду реки. Река, широкая в том месте, где когда-то был лагерный пляж, действительно была чистая. После того, как закрылись многие заводы и фабрики, она ожила, смыв с себя всю таблицу Менделеева, купаться в ней было приятно.

«Ну, хоть какое-то удовольствие, — подумал он — а жизнь-то налаживается». До заезда еще десять дней, необходимо брать персонал лагеря и попытаться хоть что-то привести в порядок до приезда «вампирят».

— Колька, заканчивай. Пора ехать.

Вечером на кухне монзыревской квартиры сидели втроем, сам Монзырев и два его помощника — молодой и постарше.

Первый имел русые кудри, слегка подвергшиеся стрижке, а быть может короткая армейская прическа успела обрости лишними сантиметрами. В чертах его чистого красивого лица сквозила мягкость, напоенная тремя рюмками водки, остатки, которой еще были в початой бутылке, стоявшей на столе рядом с нехитрой закуской. Серые глаза смотрели задумчиво, в них не было того острого внимания к окружающему, пытливого любопытства. Так смотрят праздные мечтатели, упражняющие свое воображение, а не волю. Все, что доводил до него начальник, он воспринимал через призму похеризма.

«— Ну, назначили и ладно. Съездим, отбудем, отдохнем и вернемся».