Стратонавт поневоле

Предчувствие чего-то необычного охватило Редькина. Он взглянул в дальний угол двора. Там, у сараев, застыл воздушный шар Эдисона Назаровича. Шар был похож на гигантскую грушу в серебристой оболочке. Под ним, на стропах, висела кабина. От кабины до земли было метров пять, забраться в нее можно было только по веревочной лестнице. Двенадцать канатов удерживали шар, не давая ему улететь. Канаты крепились к металлическим кольцам, врытым в землю. Все это сооружение охранял свирепый волкодав по кличке Дизель. Только двух человек подпускал Дизель к шару: самого Лыбзикова и Николая Редькина.

В этом нет ничего удивительного, так как Лыбзиков был хозяином волкодава, а Коля — любимым учеником хозяина.

Коля погладил волкодава и прошел на площадку, где, прикрыв полнеба, высился шар. Веревочная лестница болталась перед носом Редькина, и ему вдруг очень захотелось посидеть в кабине, отвлечься от невеселых мыслей.

Коля посадил Леро на канат, а сам полез по веревочной лестнице наверх. Кабина представляла из себя каюту площадью в девять квадратных метров. В каждой из стенок было по иллюминатору. Блестели стрелки приборов, указывающие высоту, давление воздуха, скорость и другие необходимые в полете данные. Коля мог с закрытыми глазами показать и объяснить все, что находилось в кабине. Он подошел к иллюминатору и взглянул на небо. Эдисон Назарович обещал взять его в первый испытательный полет до озера Укроп, где водились самые большие в области караси. Если шар выдержит испытание, то можно будет отправиться подальше, например к грибным местам за деревню Чародеево. А уж потом начнется подготовка к беспосадочному перелету: микрорайон Гуси-Лебеди — Москва...

Размечтавшись, Коля не заметил, как на крыше дома возникло голубое сияние. Оно становилось все ярче и ярче, и вдруг узкий, как шпага, луч света протянулся с крыши на землю, метнулся в разные стороны и помчался к шару. Зрелище было довольно жуткое, и даже бесстрашный волкодав, заскулив, полез в конуру. Луч мгновенно срезал, как бритвой, одиннадцать канатов, удерживающих шар, и замер перед последним.

Кабина рванулась куда-то в сторону, и Колю отбросило к стенке. Он осторожно выглянул в иллюминатор и увидел таинственный луч. Первой его мыслью было прыгнуть к лестнице и скатиться вниз. Но, к чести Редькина, он тут же взял себя в руки и стал искать решение. Если покинуть шар, аппарат обречен на гибель. Единственный выход — не дать ему взлететь. Коля бросился к кнопке сброса газа, наполняющего оболочку.

В эту же секунду луч коснулся последнего каната, лопнувшего, точно гитарная струна. Шар качнулся и медленно пополз вверх. Когда кабина поравнялась с крышей дома, Редькин увидел Василису Ивановну, сидящую на карнизе. Рядом с ней примостился кот, держа в передних лапах лист фанеры. На фанере огромными буквами было выведено: «Счастливого путешествия! Большому кораблю — большое плавание!»

Шар поднимался все выше. Внизу шевелился ночной город. Неслись машины, похожие на букашек со светящимися глазами. Мост сжимал реку, точно пояс, украшенный драгоценными камнями. Огни, море огней, бегущих в разные стороны, то гаснущих, то вспыхивающих разноцветными пятнами, живущих своей особой жизнью. Зрелище было так прекрасно, что Коля даже забыл о случившейся неприятности...

Пора было возвращаться. Совершать посадку в городе было довольно опасно — слишком много проводов и зданий, не говоря уже о телевышке. Лучше всего садиться за городом и ждать помощи. Он нажал кнопку «снижение», но никакого снижения не произошло. Механизм не сработал, и шар продолжал полет, уносясь все дальше от города.

Последние огоньки растаяли внизу, и темная планета застыла под Редькиным. Еще никогда не было Коле так одиноко, как в эти минуты. Где-то жили папа и мама. Они еще не догадывались о беде, приключившейся с ним. Возможно, они никогда больше не увидят сына, которого ждет смерть в холодных глубинах Вселенной.

«Ухожу из жизни... — Редькин вздохнул. — В сборную страны не попал, первой любви не испытал, ничего не успел...».

Отчаяние охватило Колю, и, что скрывать, две слезы пробежали по щекам Редькина — первая и последняя слабость за всю его сознательную жизнь. Я думаю, что никто из нас не может осудить Редькина за эту минутную слабость. Позже он напишет в дневнике: «На почве, обильно политой слезами, мужество растет плохо». Но это позже. А пока — полнейшее одиночество и соль скупых мужских слез.

Вдруг чей-то голос хрипло произнес по-английски:

— I am glad to see you!²

Коля подскочил от неожиданности и оглянулся.

На деревянном ящике сидел попугай Леро и деловито чистил перья. Трудно описать ликование нашего героя при виде друга. Он так прижал Леро к груди, что чуть не раздавил его.

Попугай еле вырвался из Колиных объятий, взъерошенный и недовольный. Он был сдержанной птицей и не переносил нежностей.

— Поговорим о деле! — сказал Леро, усевшись на приборную панель.

— Но как ты попал в кабину? — удивленно спросил Коля. — Ведь я оставил тебя внизу.

— Там было скучно. Вдобавок этот луч действовал мне на нервы.

Друзья помолчали.