Стратегия воздействия

Разведданные, на основании которых на карту наносилась текущая обстановка, оказались неполными. Более-менее точно советскому командованию были известны только номера дивизий, находившихся в непосредственном огневом контакте с бойцами Можайской линии обороны. Самолеты-разведчики практически не летали из-за плохой погоды и сильного противодействия немецких истребителей, а радиоразведка в РККА была поставлена не столь хорошо, чтобы заменить собой все остальные способы получения сведений о противнике. Единственным относительно неплохо разведанным направлением оказалось Минское шоссе, но и здесь полнота данных не впечатляла.

— Этого мало, товарищ комиссар государственной безопасности третьего ранга. На основании имеющийся информации невозможно сделать полноценный прогноз.

— Другой карты у меня нет, — усмехнулся Судоплатов, — исчерпывающих данных о противнике не бывает никогда. У немцев даже есть такое выражение: «туман войны». В этом и заключается искусство полководца — уметь принимать верные решения при недостатке информации.

— Принять решение можно, — я пожал плечами, — и прогноз тоже можно построить, но вероятность ошибки будет слишком велика. Я летал над занятой врагом территорией во время операции по деблокаде наших окруженных армий, и многое видел. На вашей карте не указано даже трети войск, которыми располагает враг на Московском направлении. Где-то в вашем «тумане войны» прячутся почти две тысячи танков и без малого миллион солдат и офицеров противника. Всплыть они могут где угодно и в самый неподходящий момент.

— Критиковать разведку я и сам умею, старший лейтенант. У вас есть конкретные предложения?

— Ночной разведывательный полет, причем сегодня, иначе будет поздно.

— Исключено, — категорично заявил Судоплатов, — вам запрещено пересекать линию фронта приказом наркома внутренних дел. Честно говоря, я даже не уверен, что инициатива в этом вопросе исходила именно от товарища Берии.

Судоплатов внимательно посмотрел на меня, чтобы убедиться, что я все понял правильно.

— Не будем обсуждать приказы, — легко согласился я, — пусть будет полет вдоль линии фронта. С высоты трех-четырех километров в сильную оптику тоже можно многое увидеть.

— Немцы извлекли уроки из вашего ночного бомбового удара. Зафиксировано несколько ночных атак их истребителей на наши самолеты сразу за линией фронта.

— Я полечу на Пе-2. «Дорнье» его не догонит. А если и догонит, вы же помните, чем для трех ночных истребителей противника закончились подобные встречи. Некоторый риск, конечно, все равно остается, на то и война, но если мы сможем точно предсказать направления ударов противника…

— Сам я такое решение принять не могу, — в голосе Судоплатова мне послышалось сожаление. — Нужно одобрение наркома, но я постараюсь его убедить. Идите и готовьтесь, старший лейтенант. Экипаж, и самолет, я так понимаю, вы хотите получить тот же, что и в прошлый раз?

— Это было бы лучшим вариантом. Лейтенант Калина и его люди проявили себя очень неплохо.

— Старший лейтенант Калина, — с легкой усмешкой поправил меня Судоплатов, — с вами рядом выгодно воевать, товарищ Нагулин.

* * *

Пе-2 летел вдоль линии фронта, озаряемой вспышками взрывов и яркими точками осветительных ракет — несмотря на ночное время, обе стороны вели беспокоящий огонь. Нарастающее напряжение чувствовалось даже с трехкилометровой высоты, хотя, возможно, именно вот так, при взгляде сверху, оно и ощущалось наиболее отчетливо.

На этот раз мне не требовалось руководить десятком бомбардировщиков, и я сосредоточился на безопасности нашего Пе-2. Впрочем, немецкие ночные истребители активности не проявляли. Возможно, для вылета им требовался сигнал от выносных постов наблюдения о пересечении переднего края советскими самолетами, а мы за передовую не лезли.

Оптику мне действительно выделили отличную. По словам старшего лейтенант Калины, эти приборы наблюдения сняли с «летающего глаза», совершившего вынужденную посадку в нашем тылу.

Я добросовестно рассматривал через окуляры занятую врагом территорию и периодически просил Калину поднять самолет выше или наоборот снизиться, а пару раз даже потребовал развернуться и пройти часть пути еще раз. В общем, изображал кипучую деятельность. А тут еще выяснилось, что вычислитель исправно закачивает транслируемую мной картинку в свою базу данных. Покопавшись в настройках, я обнаружил, что из-за малой высоты и низкого положения над горизонтом некоторые детали происходящего на земле мои линзы видят лучше, чем приборы ближайшего сателлита, так что неожиданно мой полет приобрел хоть какой-то реальный смысл.

Немцы нас не беспокоили, и через три часа мы без приключений вернулись на аэродром. Как сказал мне Судоплатов, труднее всего ему было убедить Берию выпустить меня из здания на Лубянке. Помогло лишь то, что кроме меня, Павла Анатольевича, и самого наркома об операции никто не знал, так что утечки информации можно было не опасаться. Как оказалось, это было большим заблуждением и очередной недооценкой противника.