Страсти в тихом местечке, или Переживания Хаи Нусьевны

Подруга маялась во дворе, ожидая подробностей.

Был вечер. Осенний и темный. Свет они не включали. И стояли друг перед другом.

– Аркаш, а ты умеешь? – шепотом и прерывающимся от волнения голосом спросила Зоя.

– Нет, – также тихо и прерывисто от волнения, ответил Арик.

– Что мне нужно делать?

– Сейчас, сейчас – заторопился Аркадий, инстинктивно понимая, что нужно раздеть Зою.

Он подошел и начал делать только то, что подсказывало провидение – стал целовать Зойку в губы, в шею, за мочкой уха, не решаясь спуститься ниже и не зная, как это там дальше снимать и расстегивать.

Постепенно страсть овладела обоими, и Зойка, сама того не понимая, но инстинктивно догадываясь, расстегнула на спине бюстгальтер, в один момент, прервав поцелуй стянула через голову кофту и опустила руки Арика к своему поясу. Он лихорадочно нащупал застежку, и юбка сама упала на пол.

Кое-как, на ходу раздевая друг друга, они дотянули до кровати.

– Не сюда! – поняв, что Арик лихорадочно тыкается в нее, стремясь попасть, прошептала Зоя, – ниже!

И вдруг, решительно взяв его набухший член, ввела в себя!

… Напрасно подруга маялась во дворе. Вышли влюбленные, держась за руки, и пошатываясь от пережитого, только в полночь.

… Ребенок был. Может, не с самого первого раза, но от бесчисленных потом раз, когда они ходили в недалекий лесок на окраине местечка.

Осень благоволила влюбленным. Почти сразу после той первой ночи наступило длинное бабье лето. Серебристый мох на полянке прогревался до самой земли и был для них ложем. И последние летние бабочки садились на их голые тела во время любви.

Местечко, ничего не знало об этой истории, жило своей жизнью.

Случилось и печальное. Умер, парализованный много лет, муж Ривы. Провожали его всей улочкой и по ходу процессии к ней присоединялись другие обитатели здешних мест.

Впереди ехал нанятый в складчину грузовик с откинутыми бортами, на нем в море свежих еловых веток утопал гроб. За грузовиком – два скрипача разрывали душу печальной еврейской мелодией. За ними в черных одеждах, шли родственники и только потом, отделенная некоторым расстоянием шла остальная процессия.

Рива не плакала. Она уже выплакала свои слезы за долгие годы болезни мужа. Большинство мужчин были в кипах, которые они надевали в годы советской власти только несколько раз в год – на похороны, свадьбы и дни рождения.

… Прошло три месяца, и когда у Зои уже наметился живот, молодые решили открыться родителям.

В доме Хаи собрались все Геровичи. Арик и Зоя стояли, держась за руки у стены, только что официально объявив о своем решении.

Повисла гробовая тишина.

– А что тут говорить! – первой прервала молчание Роза, – Дело сделано!

Все молча кивнули головами.

Хая подошла к молодым и так же молча поцеловала обоих.

– Молодец, Аркаша! – крикнул из задних рядов Наум, – всех надул!

Вперед вышла Рива.

– Мужа мне не вернуть. Одной в пустой квартире тоскливо. Вот что, Хая, я поживу у тебя, пока Аркаша не уйдет в армию. А вы, ребята, живите в моей квартире! А там посмотрим!

… С домочадцами Зои было еще проще. Как только мать Зои открыла рот, Зоя предупредила:

– Скажешь хоть слово – уйду из дома!

Молчавший до сих пор отец, подошел к ней и так же молча прижал ее к своему плечу.

… А дальше все было плохо.

Зоя заболела непонятной болезнью. Ее тошнило, рвало, она почти ничего не могла соображать, была в депрессии.

Сначала решила, что дело обычное при беременности. Но ничего не проходило.

Когда врачи догадались, было уже поздно.

– Ребенок умер, – объявили ей,– идет заражение организма.

Срочно сделали аборт. И при этом объявили, что рожать она больше не сможет.

…Второй акт этой драмы был еще хуже, чем первый, когда клан Геровичей боролся против женитьбы Арика.

Наступившая зима с искрящимся сибирским снегом не радовала жителей этой улочки.

В домах и квартирах еврейского местечка не было других тем, как обсуждение судьбы Арика.

– Зачем ему эта русская, когда у него даже детей не будет. Род Хаи Нусьевны на этом и закончится. Да и любовь дело не вечное! Пусть остынет, забудет все в армии, а после армии найдем ему еврейскую девочку!

Аркадий почти не отходил от Зои, которая лежала, не вставая в глухой беспробудной депрессии.

Время от времени под предлогом проведывания и какой-нибудь помощи, заходил кто-нибудь из Геровичей, и шептал почти на ухо Арику про бесплодную Зою и еврейскую девочку.

Конечно, Аркадий прерывал эти разговоры и, в конце концов, перестал реагировать на звонки в дверь и по телефону.

Но однажды, когда пришла Хая, принесшая как всегда приготовленную еду, и молча сидевшая за столом, Зоя встала и показав ей на Арика, сказала:

– Заберите вы его! Я не глухая, все слышала. Все совершенно правы. Дайте мне только немного здесь отлежаться, у родителей мне будет хуже. Потом я уйду. А ты, Арик, уходи. Не лезь ко мне! Тошнит меня от всего этого.

Ушла в комнату и закрыла за собой дверь. Через несколько дней Зоя съехала к родителям. Аркадий осторожно звонил ей два-три раза в день. На звонки отвечала ее мама – У Зои все в порядке, ходит в институт. Арик, не звони ей пока! У нее тяжелое настроение.