Страсти по Юрию

— Какая ты глупая! — забормотали Офелия и Джульетта, пытаясь отодрать от лица Гаянэ ее мокрые ладони. — Зачем сразу умер? Он сильный, он жив.

Бросились звонить Артуру. Артур нянчил Саскию.

— Артур-джан, Артур-джан! — закричали они. — Скарей приезжай, все брасай! Очень плохо!

Артур перешел на армянский:

— Im aghjik![5]

— Скарей приезжай! — умоляли малышки.

— Сh’ yem haskanum![6]

И сестры сдались:

— Ай, куда он паедет? Он старый, глухой! Адин на руках там с ребенком! Пускай лучше дома сидит!

Можно было вызвать полицию, но никого на свете они не боялись так, как представителей власти. Любой, кстати, власти, любых представителей. Они сели на пол у квартиры писателя Владимирова и принялись ждать. За дверью была тишина.

— Наверное, Юры там нет, — решила Джульетта. — Иначе бы он атазвался, канечно. Мы сделаем вот как: Афелия, ты сиди здесь и малчи. А мы с Гаянэ купим киндзу, лаваш и сразу вернемся.

Когда через два часа они вернулись, Офелия смирно сидела у двери. Гаянэ приложила ухо к скважине и вдруг отшатнулась:

— Он стонет! Он там!

Из квартиры слышался глухой стон.

— У нас же ключи! — закричала Джульетта. — Ключи он нам дал!

Сестры в ужасе переглянулись: Владимиров ведь оставлял им ключи. Они там убрали, в квартире, повесили коврик. Кинулись домой искать ключи, ключей нигде не было. Перерыли все, вытряхнули даже перины, посмотрели в чашках и чайниках.

— А он там лежит! Памирает!

— Я буду звонить этой женщине, Зое! — сказала тогда Гаянэ.

Позвонили Зое. Долго никто не подходил. Потом ее голос сказал им:

— Алло!

— Ваш муж там адин. Он лежит, памирает. А мы патеряли ключи.

Все трое заплакали.

— Он, может быть, спит? — сказала она нерешительно. — Я с ним говорила недавно. Вчера. Нет, вру. Дня четыре назад. Все было нормально.

— Пажалуйста, Зоя, скарей приезжай! — рыдали они. — Приезжай, умаляем!

— Я утром приеду, — сказала она. — Ко мне сейчас дочка из Рима летит. Дождусь ее и рано утром приеду.

Положив трубку, Офелия, Джульетта и Гаянэ опять прижались щеками к двери Владимирова. Потом маленькая ловкая Гаянэ легла на пол и попыталсь рассмотреть хоть что-нибудь через щель между дверью и порогом.

— Ну, что ты там видишь? Ну, что ты тамишь нас? — сказали ей сестры.

— Савсем не пайму: то ли Юра лежит, а то ли какая-то тряпка там брошена. Темно очень, не разберу.

— Наверное, нада кого-то пазвать, — вздохнула Джульетта. — Ана не приедет. К ней дочка летит. Канечно, ребенок намного дароже, но Юра ведь очень бальной человек, магла бы его пажалеть, я так думаю.

Зоя приехала через полчаса. Она изо всей силы нажала дверной звонок. Послышался стон.

— Он там, — она повернулась к соседкам. — Полицию нужно и «Скорую помощь».

Когда его укладывали на носилки, Владимиров очнулся. Тот сон его был чистой правдой: она была рядом, ее белизна.

— Ну, вот и пришла! — улыбнулся он радостно. — А то я тебя целовал, целовал…

Санитары спросили, о чем он говорит.

— Он, кажется, бредит, — ответила Зоя.

В машине он опять потерял сознание. В отделении «Скорой помощи» дежурный врач, осмотревший Владимирова, стал сомневаться, что человек, находящийся в состоянии полного истощения, обезвоженный, к тому же терпящий такие боли, мог сам погрузить в машину вещи, проехать расстояние в сто восемьдесят километров (из полиции пришел рапорт: Владимиров находился в розыске) и вернуться обратно домой — к тому же еще по ночному шоссе.

— Это неправдоподобно, фрау фон Корф, — сказал он Зое. — Физически невозможно. Запас его жизненных сил давно кончился.

— Что вы собираетесь делать? — спросила она.

— Перевести его на морфий, иначе он мучиться будет. Кормить через капельницу. Мы можем продержать его у себя не больше трех-четырех дней. Потом, к сожалению, в хоспис.

— О Боже мой! Разве нельзя, чтобы здесь…

— Есть правила, фрау фон Корф. Здесь — лечат.

— Но он же там сразу умрет!

Врач сердито посмотрел на нее.

— Вы говорите, что господин Владимиров — ваш муж. Возьмите его к себе в таком случае. К нему будет приставлена медсестра.

Она опустила глаза.

— Простите, но я не могу. Приехала дочка ко мне на каникулы. И я не хочу, чтобы… Чтобы при ней…

— Я вас не неволю, — ответил он сухо. — Современную молодежь, к сожалению, приучают к тому, что в жизни — все праздник. А он, — врач кивнул на Владимирова, — он мог послужить бы прекрасным примером такого редчайшего мужества, что… Такое на всю жизнь запомнится, вот что.

— Я буду его навещать каждый день.