Страсти по-губернаторски

От поворота проехали еще с полчаса. Тут дороги, как таковой, вообще не оказалось, а двигались они по узкой просеке, прорубленной в свое время и утоптанной тракторами или другими тяжелыми машинами. «Форд» без конца подскакивал, неожиданно проваливался, выползал, задевая днищем за сучки и ветки, и те громко скребли металл автомобиля.

Наконец они увидели поляну, а за ней темную гладь озера. Сторожка — вполне капитальное, бревенчатое строение, освещенное фонарем «летучая мышь», висевшим на вбитом на дверной притолоке гвозде. Перед входом в дом — стол и лавки по бокам. Одно из окон светилось, медленно передвигалась по занавеске темная тень человека. От дома послышался собачий лай.

— Посигнальте, — сказал Рогов, и Юрий нажал на клаксон.

Резкий вскрик машины разорвал тишину ночи, лившейся в салон через открытые окна. Заскрипела дверь, и на пороге появился высокий человек, который всмотрелся в темноту — Гордеев дважды мигнул фарами — и махнул рукой — мол, подъезжайте. Слегка ковыляя, человек спустился по ступенькам, держась за поручень, и, опираясь правой рукой на палку, «захромал» навстречу. Левая его рука висела как-то безжизненно.

Подъехали, остановились, вышли. Сунув палку под мышку левой руки, высокий и совсем еще не старый мужчина протянул правую руку Гордееву и крепко, даже больше, может быть, чем следовало бы, пожал протянутую навстречу ладонь Гордеева.

— Привет, Лева, — кивнул он Рогову. — Машину оставьте, можете даже не закрывать окон, Джек чужих не подпустит, да и нет их тут. Прошу в дом…

Горячий крепкий чай с дороги оказался как нельзя кстати. Пока пили, опуская сухарики в миску с прошлогодним малиновым вареньем, хозяин никаких речей о делах не заводил. Просто заботливо подвигал Юрию одно, другое, предлагал попробовать черники, ежевики, засахаренной тоже с прошлого года. Юрий пробовал, кивая и одобряя вкус.

Наконец чаепитие закончили, и Валерий Артурович споро прибрал со стола. Пока угощались, Гордеев успел хорошо разглядеть, что вся левая сторона лица бывшего комбата была словно стянута молодой розоватой кожей. И левый глаз, лишенный ресниц, казался выкаченным от напряжения и неприятно отвлекал внимание. А правая сторона лица была правильной и даже по-своему красивой. Печерский, вероятно поэтому, старался поворачиваться к гостям именно правой стороной. Почему же он не хотел сделать себе пластическую операцию? Ведь поправили бы внешность, не было бы явного уродства. А может быть, ответ здесь самый простой? Просто средств нет на сложные и дорогие операции? Да и откуда они у боевого капитана, если он был всегда со своими солдатами и не торговал их жизнями?.. Высокопарно, возможно, прозвучала бы фраза, высказанная вслух, но ничего не поделаешь, такова жизнь. Однако Юрий не произнес ее вслух. Да и не имел еще морального права, уж это он сообразил… Гордеев еще не знал, стоило ли ему рассказывать незнакомому, в сущности, человеку о своей стычке в гостинице. Решил пока подождать.

Ну то, что капитан будет стоять на защите своего бойца, это было ясно без лишних слов. Когда Печерский начал свой рассказ о Чечне и о том, как его спас Архип, который теперь… вот… Юрий заметил даже слезинку, блеснувшую на щеке рассказчика. Не капельку пота — в комнате было жарко, — а именно слезинку. Сдержанную такую, медленную. И бывший комбат не старался скрыть ее, не торопился стереть, сделав это как бы невзначай, машинально. И это обстоятельство располагало Гордеева к бывшему командиру. Он заслуживал доверия.

Юрий снова услышал, но уже в более эмоциональный форме, подробный рассказ о том, как подчиненный спас своего командира и несколько верст, буквально ползком, тащил его навстречу своим. Потому и горе Валерия Артуровича, когда он говорил об Архипе, было искренним, это видел Юрий Петрович. Естественно, что, узнав о полном фиаско на судебном процессе, где обвиняемая сторона ухитрилась стать обвиняющей, Печерский загорелся самой настоящей жаждой мести. И, узнав о приезде московского адвоката, он решил обратиться к нему лично с предложением использовать его, насколько это возможно. В городе есть немало честных людей, даже и в правоохранительных органах, да хотя бы, например, Артем Плат, на которого, как считал Печерский, вполне можно положиться и рассчитывать в трудную минуту.

Прозвучавшее имя Плата обрадовало Гордеева, и он невольно переглянулся с Львом. Печерский заметил это и спросил: может быть, у адвоката имеются на этот счет какие-то сомнения? Юрий улыбнулся и рассказал, в чем дело — они как раз говорили с Роговым в машине об этом человеке, а Гордеев искал подходы к нему. Знакомство капитана с оперативником было очень на руку адвокату, поскольку облегчало задачу.

От этой животрепещущей, но бесконечной темы перешли к конкретике, которую хотел изложить Печерский московскому адвокату. И оказалось, все по той же, надоевшей уже причине — никто из местных не возьмется за дело, которое просил расследовать Печерский.

— Так защищать или расследовать? — спросил Юрий.