Страсти по Феофану

   — Ну, тогда пошли своего монаха в мастерскую — пусть предупредит, чтоб готовились к послезавтрашнему отплытию.

Феофан сразу встрепенулся:

   — Только послезавтра? Я сойду с ума в ожидании. А нельзя ли отплыть сегодня?

Митрофан расплылся:

   — Ух, какой ты прыткий! Больно скор, как я погляжу. Нет, сегодня не успеем никак. Бочки с фряжским вином подвезут только нынче вечером. Ну, а завтра утром — пожалуй.

   — Завтра утром, завтра утром! — с воодушевлением воскликнул художник.

Русские смотрели на него, тонко ухмыляясь.

Подкрепившись, купец поспешил по своим делам, а племянник Никифора вместе с Ерофеем продолжали застолье. Тут монах, отправленный в мастерскую к Дорифору, возвратился с дурными вестями: Филимон не отпускает мальчишек и грозит пожаловаться эпарху, если те сбегут. И Анфиса тоже рассержена, что супруг не снизошёл даже до коротенькой весточки о своём отплытии.

   — Да, нехорошо получилось, — согласился грек. —• Надо было послать хоть какую-то грамотку. Ну, да ничего теперь не поделаешь. Как-нибудь смирится. А со временем и простит.

Ерофей сказал:

   — Жалко пострелят. Очень уж хотелось отправиться вместе с ними. Славные ребята.

Но монах его обнадёжил:

   — Я шепнул Роману на ушко, где мы обретаемся. В случае чего, смогут разыскать.

Софиан встревожился:

   — Филька-то не слышал? Не заложит эпарху?

Инок замотал головой:

   — Упаси Господь! И помыслить такое страшно.

Новгородец спросил:

   — Да неужто Филимон пойдёт на предательство?

Богомаз ответил:

   — Ой, не знаю, не знаю, дорогой. Алчность людей меняет. И толкает порой на всякие мерзости. А друзей превращает в лютых врагов.

Продолжали выпивать и закусывать, обсуждая планы предстоящего путешествия. После захода солнца прикатил Митрофан и обрадовал: всё вино погружено, можно на рассвете отчалить. За такую новость было грех не поднять бокалы. Сурожанин отказываться не стал.

Завалились спать далеко за полночь. Только Харитон, самый трезвый, складывал в передней сундук хозяина. Но и он вскоре прикорнул в уголке на полу, загасив свечу.

...Софиан никак не хотел открывать глаза и не мог понять, кто его трясёт. А потом узнал дюжего монаха и услышал его испуганную речь:

   — Ваша дочь пришла! Ваша дочь пришла!

   — Что? Какая дочь?

   — Ваша дочь Гликерья.

   — Господи помилуй! — Дорифор поднялся и едва не упал от пронзившей черепную коробку боли. — Брр, в глазах темно... Надо ж так напиться!.. Где она? Где моя кровиночка?

Глика бросилась родителю в ноги:

   — Папенька, родной! Убегай немедля! Я пришла, чтоб предупредить...

   — Встань скорей. Ничего не соображу. Ты о чём? Говори яснее.

Дочка рассказала взахлёб:

   — Дядя Филимон озверел вконец. И решил донести на тебя эпарху. Но Роман и Сёмка повалили его и связали. А когда маменька попыталась им помешать, пригрозили связать и её. Дескать, убежим с хозяином, несмотря ни на что. Маменька всю ночь не сомкнула глаз и твердила, как полоумная: «Не пущу его в Каффу, не пущу! Лучше пусть в тюрьме сгинет».

   — Ну, а дальше?

   — Я потом задремала, а под утро вижу: маменька куда-то пропала. Не иначе, побежала к эпарху. Я — к мальчишкам: что делать? Мы сначала подумали, что помчимся в порт, но потом решили, что ещё можешь быть в трактире. И тогда разделились: Симеон и Роман поехали к Золотому Рогу, а меня же отрядили сюда. Уходи, беги! Если ещё не поздно... — И заплакала: — Как мне тяжело!.. Отпускать тебя в дальние края... Может, не увидимся больше... Только с маменькой нельзя согласиться: лучше знать, что ты счастлив где-то далеко, чем отправить в узилище... Потому что сильно, очень сильно тебя люблю!..

Он её успокаивал, говорил, что Анфиса вряд ли способна на подобную подлость. Но Гликерья не верила и просила поторопиться.

Только погрузили вещи на подводу и открыли ворота, чтобы ехать, как монах-здоровяк выпалил истошно:

   — Караул! Конные гвардейцы!

С улицы донёсся топот копыт. Ерофей Новгородец обернулся к художнику:

   — Нас они не тронут. Убегай через крышу. Встретимся в порту.

А купец Митрофан добавил:

   — Попытаемся их задержать.

   — Папенька, скорее! — закричала дочка.

Феофан ответил:

   — Будь что будет. — Обнял девочку на прощанье: — Ну, прощай, родная! Если Бог позволит, встретимся ещё.

   — Пресвятая Дева Мария не оставит нас...

Он скользнул в окно, вылез на карниз и по водосточной трубе перебрался на кровлю. Снова пригодились его закалка и давнишние навыки бродячего акробата: разбежавшись, перепрыгнул на балкон соседнего дома, подтянулся, перебросил тело через перила и опять побежал по крыше. На одном из дворов увидел осёдланного коня, оттолкнул хозяина, сам вскочил на лошадь и помчался во весь опор. По дороге шептал: «Господи помилуй! Выручи меня! Дай увидеть Летицию! Сына дорогого... Помоги их спасти!» И пустился петлять по городу, заметая след.

А гвардейцы эпарха, упустив его в заведении Василаки и безрезультатно порыскав по кварталу, рассудили здраво: надо мчаться к пристани Золотого Рога и ловить Софиана там. Осмотреть торговое русское судно. И велеть начальнику порта, чтоб закрыл железные ворота залива, не пустил корабль в открытое море.