Страсти по Феофану

Верно говорят: если хочешь поссориться с другом, одолжи ему денег и потом потребуй возвратить долг вовремя. Так и отношения между бывшими союзниками — Иоанном V Палеологом и генуэзцами — вскоре напряглись: те хотели привилегий, чтобы окупить средства, вложенные в юного императора; он же государственными делами не занимался, никаких законов не издавал, проводя время в загородных имениях, развлекаясь с девочками, турок не прогонял, на сближение с Папой не шёл; а когда Галата стала угрожать, что откажет в средствах, совершенно не испугался и завёл дружбу с венецианцами, постоянными конкурентами генуэзцев. Тут уж нечего было и думать о примирении. Словом, идея Кантакузина и Филофея, даже без участия Феофана, осуществилась: Иоанн V и Гаттилузи разругались и перестали общаться. В Византии победила реакция. На Вселенском соборе вновь подтвердили правоту покойного Паламы, сделав исихазм официальной доктриной греческой православной церкви. Оппоненты подвергались репрессиям и бежали — кто в далёкие монастыри, кто на Запад, где переходили в католицизм. Казнокрадство снова приняло невиданные размеры. От судейского произвола не было спасения.

Сложной ситуацией воспользовались турки: в 1359 году эмир бросил свои войска на Константинополь. Помогли итальянцы: прекратив на время враждовать друг с другом, Генуя с Венецией начали обстрел мусульман из пушек, установленных на морских судах. Турки дрогнули и поспешно прекратили осаду. Но от планов завоеваний не отказались: вскоре овладели крупными городами к западу от Босфора — Дидимотикой и Адрианополем. А эмир Мурад, объявив себя султаном, сделал Адрианополь новой турецкой столицей (вместе с Бруссой). От великой Византийской (или Восточной Римской) империи оставались теперь жалкие ошмётки. Государство приходило в полный упадок.

В 1363 году отдал Богу душу Патриарх Каллист. Иоанн V согласился с предложением Кантакузина (продолжавшего жить в монастыре под именем Иосафа, но фактически управлявшего всеми делами империи) и вернул на святой престол Филофея Коккина. Тот вернулся с Афона хоть и постаревший, но по-прежнему полный желания побороться за торжество взглядов Паламы. А его приближённый Киприан сделался иеромонахом, что давало ему возможность продвигаться по иерархической лестнице в православии и в дальнейшем получать видные посты. Оба сохранили доброе отношение к Феофану Дорифору и не раз делали заказы у того в мастерской — от миниатюр в новых списках Библии до иконостасов в новых церквах.

Эти годы сильно отразились на Софиане. Он действительно обвенчался с Анфисой, и она подарила ему двух детей — девочку и мальчика. Правда, мальчик умер в младенчестве, не перенеся скарлатины. А зато Гликерья развивалась нормально, обладала прекрасной памятью, знала наизусть целые псалмы и сама порой сочиняла небольшие стишки. Этим она пошла в бабушку, маму Феофана, как вы помните, по происхождению половчанку-татарку, тоже обожавшую петь светские и церковные песни, в том числе рождённые собственной фантазией.

Огорчала Анфиса: молодую женщину после вторых родов страшно разнесло. Уж на что Антонида была, прямо скажем, не худого десятка, да несчастная дочка превзошла мать по толщине раза в полтора. Все её попытки сбросить лишний вес ничего не дали. И теперь она ходила, как утка, переваливаясь с боку на бок, неуклюже ставила ноги-тумбы, задыхалась, потела и терпеть себя не могла за своё уродство. Безусловно, постоянная боязнь потерять Дорифора наложила отпечаток на её характер. Муж и раньше исполнял супружеский долг нечасто, а теперь и вовсе не заглядывал в спальню жены месяцами. Был ли у художника кто-то на стороне? Неизвестно. Никаких доказательств у Анфисы не появлялось, несмотря на отчаянные попытки выследить супруга и уличить. Иногда казалось, что потребность близости с супругой для него вообще перестала существовать. Он теперь получал удовольствие от иных вещей: от прекрасно поставленной работы мастерской, от общения с друзьями — тестем Иоанном, деловым партнёром Филькой, новым подмастерьем Романом, очень талантливым подростком, от стаканчика вина за обедом, от хорошей погоды за окном, от многоголосного пения в церкви, от искусных канатоходцев на ипподроме, от весёлых игр с дочерью... Храмы сын Николы почти не расписывал, поручив дело подчинённым. (Кстати, Богоявленскую церковь в Галате, по эскизам Софиана, расписал Филька, так как Феофану было запрещено посещать владения Генуи). Больше занимался книжной миниатюрой. Только иногда, за хорошую плату, брался рисовать фрески на светские сюжеты, оформляя стены домов богачей.

Был ли Дорифор неудачливым человеком? Вероятно, нет. Он имел мастерскую и семью, дом и собственный выезд, уважение горожан и приличный счёт в филиале венецианского банка «Лидо» (ибо банк «Гаттилузи и сыновья» отказался работать с ним). А провал в душе, пустоту и яму под названием «Летиция» живописец старался не ощущать. Убеждая себя в правильности действий: так и надо жить, тихо и размеренно, без волнений и встрясок. Позабыв, что ему только двадцать семь, а не семьдесят два.