Страсти по четырем девочкам

Саманта сидела на крыльце, когда перед домом появилась девочка в платке и ватнике. Больше всего Саманту удивило, что у незнакомки была странная обувь, похожая на ноги слона. У девочки было бледное изможденное лицо и запавшие глаза, полные тоски.

Девочка произнесла странную фразу:

- А куропатка съедает в день всего 22 грамма!

- Ты что, наблюдаешь за куропатками? - поинтересовалась Саманта.

- Я завидую куропаткам. 22 грамма им хватает. А мне сто грамм хлеба мало.

- Я дам тебе сколько хочешь хлеба! - воскликнула Саманта.

Неожиданную гостью она приняла за бродяжку.

- Спасибо. Теперь уже не надо. Блокаду прорвали. Война кончилась, ответила девочка.

"Так вот она какая, война!" - подумала Саманта, и тихо сказала:

- Прости меня, ты, наверное, очень устала. Посиди на крылечке. Меня зовут Саманта.

- А я Таня, - ответила незнакомка и села на ступеньку, согретую солнышком.

Потом появилась еще одна гостья в голубом хитоне, сшитом из маминой нижней юбки. Ее появление тоже озадачило Саманту. Большие темные глаза, верхняя губка небрежно пришлепнута к нижней.

- Ты, наверное, актриса? - спросила Саманта.

- Да, конечно... Конечно, я - актриса. Я ужасно счастлива, а играю роль несчастной. Тебе нравится мое платье? Правда, вместо пуант у меня спортивные туфли. Хочешь, я прочту тебе монолог из моего спектакля?

Саманта продолжала разглядывать гостью-актрису, а Таня грелась на солнышке и все не могла согреться.

Я говорю последнее "прости"

Фиалке, не успевшей расцвести,

Ведь я сама такая же фиалка.

Я будущего маленький побег,

Но нежный стебель засыпает снег,

И лепестков моих ему не жалко...

Стало удивительно тихо. Саманта задумалась, исподволь разглядывая гостей, и вдруг воскликнула:

- Девочки, вы обе с войны. Я знаю вас! Я читала ваши дневники. Вас прислало небо?

- Если человеческую память считать небом, то небо, - рассудительно ответила Анна.

И тут все заметили, что перед крылечком появилась еще одна незнакомка, худенькая, в шелковом кимоно. У нее были гладкие черные волосы и щелочки-глаза, чуть припухшие снизу.

У меня болит головка

Очень жесткая циновка.

Я испытываю муку,

Поднимая просто руку.

Я жива и не жива

Сквозь меня растет трава.

- Ты тоже была на войне?

- Нет, - ответила Сасаки, - война вселилась в меня. Война всегда со мной. Со мной... до самой смерти. Как хорошо, что у меня нет дочки и в нее не вселится моя война, как в меня мамина.

- Что же это за страшная война, которая передается по наследству! воскликнула Саманта.

Девочки печально посмотрели на Саманту и молча ушли. Но Саманта почувствовала, что она не одна, что кто-то, чужой и опасный, находится где-то рядом. И зазвучал железный голос:

Я притаилась в мине ржавой,

Меня ребенок в руки взял

И потянулся след кровавый,

И проявился мой оскал.

Я мертвой только притворилась,

И пусть Чернобыль вдалеке,

Но Хиросима повторилась

На мирной Припяти-реке.

Голос умолк, как железный лязг промчавшегося танка. И Саманта почувствовала войну так реально, словно та уже поднималась по нагретым солнцем ступеням крыльца и готова была ударом сапога выбить дверь и вломиться в дом.

"Из семейного альбома смотрит атомная бомба с человеческим лицом, со страдальческим венцом".

Девочка осталась с глазу на глаз с войной.

И тогда Саманта со всей силой почувствовала, что наступил момент, когда она может остановить войну. Она одна во всем мире. Вчера было рано, завтра будет поздно. Сегодня! И никто другой, только она. Она! Она!

Когда в обыкновенном театре по ходу пьесы наступает ночь, осветители убирают свет, а рабочие сцены по команде помрежа поднимают на блоках желтую картонную луну. В моем Театре все иначе. И ночь настоящая, и луна не картонная. И девочка самая натуральная...

Луну, как мяч, качают реки.

Огромный шумный мир затих.

Мечтают маленькие Бекки

О Томах Сойерах своих.

Потом уснут на полдороге

С любимой книжкою в руке

В давно забывшем про тревоги

Американском городке.

Чего же ты не спишь, Саманта,

Не улыбаешься во сне?..

В длинной ночной рубашке до земли она сидела на стуле, поджав ноги, а перед ней лежал листок из школьной тетради.

Саманта оглянулась - за ее спиной стояли Пьеро и Арлекин. Только на них были не обычные театральные маски, а противогазы, и на резине кто-то намалевал рожи - веселую и грустную.

И вдруг девочка увидела себя на сцене Театра. Она стояла на самом краю сцены, а дальше вместо оркестровой ямы была бездна, провал. А за ямой-бездной - зрительный зал, полный людей, и все они, эти люди, были в противогазах, и на каждой резиновой маске было нарисовано лицо. Это были не лица, а насмешки над лицами - гримасы. Казалось, каждый прятал свое подлинное лицо от войны.

Такие это были страшные прятки!..