Страсть Северной Мессалины

Дашеньке Щербатовой иногда чудилось, что под несчастливой звездой рождались все ее предки и несчастья были фамильными сокровищами ее семейства. Кому-то из поколения в поколение переходит слава. Кому-то – баснословные богатства. Кому-то – обреченность на неудачи. В ее семье они и переходили – от отца к сыну, от матери к дочери. С неудачами венчались, с ними рожали детей, с ними отходили в мир иной, храня горькое недоумение и обиду на судьбу – за что так сурово распорядилась? За что столь немилостива?!

Вот взять, к примеру, Дашенькиного отца – Федора Федоровича Щербатова. Уж казалось бы, все складывалось великолепно! Отличился во время Семилетней войны, дослужился до генерал-майора. Был назначен присутствовать в Военной коллегии, участвовал в составлении Нового Уложения, отстаивал привилегии высшего дворянства. Во время начавшейся вскоре войны с Турцией проявил чудеса храбрости и распорядительности и был за эту кампанию награжден орденом Святой Анны, пожалован чином генерал-поручика. Правда, заразился свирепствовавшей в войсках моровой язвой, но в своей вотчине вскоре излечился и воротился в Крым, удерживал в покорности весь полуостров после отъезда главнокомандующего, князя Долгорукова. Наконец отпущен был на поправку расстроенного здоровья, но едва успел приехать к семье, как был отозван в распоряжение генерала Бибикова, посланного для усмирения пугачевского бунта. После смерти Бибикова был назначен главнокомандующим. Однако ушел в Оренбург, оставив в Казани воинские команды, о которых знал отзывы Бибикова: они-де срамцы, скареды, негодники. Отзывы оправдались: Пугачев мигом «скаредов» разбил – и мятеж охватил все Поволжье. Все усилия князя Щербатова спасти положение оказались обречены, и императрица отрешила его от командования войсками, удалила от двора и отставила от службы – с запрещением жить в столицах.

Раньше Дашенька видела отца урывками и скучала по нему в его отсутствие, но теперь, когда семья воссоединилась в подмосковной вотчине, поняла, что прежде-то было у них с матушкой настоящее счастье! Князь, без конца жевавший и пережевывавший свою неудачу и свою бесспорную вину, в коей, впрочем, он не желал признаться даже себе самому, сделался невыносим. Жену свою, княгиню Марью Александровну, сперва поколачивал, а потом и всерьез принялся бить, обвиняя во всех смертных грехах, свершенных во время его отсутствия. Ну, может, что где и случалось – бес силен на уловление душ в сети греховные! – однако прежде, в бытность свою баловнем судьбы, Федор Федорович на все это охотно закрывал глаза, превыше всего ценя покровительство своего тестя, князя Бековича-Черкасского. Однако тот занемог, переехал в Москву, не снеся петербургской сырости, для подагрических его костей невыносимой, перестал бывать при дворе и влияние свое там порастерял. Да и не желал князь протежировать зятю, коего тоже полагал виновным в потере всех достижений Бибикова в Поволжье. Марья Александровна сделалась для мужа крайней и за холодность отца своего к зятю, и за свою к супругу холодность, и за пугачевскую горячность. Перепадало и Дашеньке отцовского кулака, когда она решалась за маменьку вступиться, и кончилось все тем, что княгиня от супруга сбежала, прихватив дочку. Поехала она к отцу, однако через знакомцев и родичей своих князь Федор распустил слух: он-де сам выгнал жену за ее многочисленные измены. Общество от соломенной вдовы отвернулось, отец был слишком слаб, чтобы за нее вступиться, – Марья Александровна не снесла горя и вскоре умерла, оставив Дашеньку сиротой.

Девушка уже давно заневестилась, ей бы партию сыскать, однако никто ее судьбой не занимался. А ведь жил князь Бекович-Черкасский в Москве, где в Дворянском собрании цвела пышным цветом знаменитая на всю Россию ярмарка невест!