Страсть Клеопатры

Они заткнули ей рот большим краем ткани, обвязанным вокруг головы. На худом морщинистом лице матери застыло выражение крайней усталости, которое он видел у нее только тогда, когда она долго плакала. Но при виде сына ее глаза округлились, и он сквозь кляп услышал ее сдавленный крик отчаяния. В ответ на это великан положил свою громадную ладонь ей на голову и погладил волосы. Обладал ли он той же страшной силой, что и его компаньонка?

Бросившись к матери, Мишель упал перед ней на колени. Они спокойно позволили ему это сделать, и это еще больше напугало его. Казалось, они терпеливо соглашались со всем, что бы он ни предпринимал.

Он взял руки матери в свои, а она, чуть склонив голову набок, пыталась что-то сказать ему одними глазами. Он бормотал какие-то извинения и заверял ее, что все будет хорошо, хотя не мог даже предположить, что же такое произошло, что они оказались в такой безвыходной ситуации.

– Ну что, – наконец произнесла женщина. – Возможно, теперь вы более расположены обсудить тот вечер, который провели в обществе графа Резерфорда?

– Да. – Мишель вскочил на ноги. Женщина стояла очень близко к нему, и когда он обернулся, то оказался практически нос к носу с ней. – Все, что угодно. Я расскажу вам все, если вы пообещаете отпустить ее. Можете держать меня здесь, для чего угодно и сколько вам вздумается, но только отпустите ее, умоляю вас!

– Отлично, – сказал мужчина помельче. – Что ж, тогда давайте послушаем, что вы нам расскажете.

Сказано это было каким-то небрежным, даже беззаботным тоном, как будто они пригласили Мишеля сюда только для того, чтобы он посоветовал им, где в Монте-Карло можно лучше всего поужинать.

– Моей матери незачем слышать это. Она ничего не знает об этом человеке.

– Равно как и о вашей жизни здесь, насколько я понимаю, – добавила женщина.

– Отведи ее в задние каюты, – сказал мужчина поменьше напарнику. – И дай ей немного воды. Если наш новый друг проявит сговорчивость, дашь ей поесть. Подозреваю, что она проголодалась после нашего путешествия.

Гигант двумя руками легко поднял стул с матерью Мишеля и неторопливо унес ее по коридору в одну из отдельных кают.

Как легко он попался в их ловушку! Едва только ее унесли, Мишеля охватила паника. Как можно было самому попросить разлучить их?!

Эти люди манипулировали им, используя его любовь, его позор, его стремление сохранить постыдную тайну. Кто они, эти гнусные чудовища?

Его мать была всего в нескольких ярдах от него, однако при данных обстоятельствах это было все равно что за высокими горами. Поэтому он торопливо, на одном дыхании выложил им все про ту ночь, проведенную с графом Резерфордом.

Никогда еще он не рассказывал про свою жизнь и свою профессию с такими пикантными подробностями. Но никакого осуждения на их лицах он не заметил: лишь холодное оценивание, замаскированное под внимательность.

Кем бы они ни были, его сексуальные тайны их, похоже, нисколько не заботили. Зато их интересовало все, что касалось графа Резерфорда, – это буквально захватывало их. А когда он повторил слова Эллиота о жизни, смерти и царе, женщина со своим компаньоном даже невольно сделали шаг вперед и их широко открытые глаза восторженно загорелись.

«И все благодаря царю». Эту странную фразу они заставили его повторить несколько раз.

А детальный рассказ про письмо от сына Эллиота и про торжественную помолвку в их йоркширском поместье причинял Мишелю душевную боль. Ему было мучительно стыдно упоминать имена Джулии Стратфорд и Реджиналда Рамзи. Но ведь он был еще и сыном, и жизнь матери – его несчастной доброй матери – висела на волоске.

– Повторите это имя еще раз, – перебила его женщина.

– Которое из них?

– Рамзи, вы сказали? Мистер Реджиналд Рамзи?

Мишель энергично закивал, и впервые за то время, пока он находился пленником на борту, женщина и ее спутник оторвали свои взгляды от него и многозначительно переглянулись.

– И все благодаря царю, – прошептала женщина.

* * *

Ко времени, когда они дошли до холма, где находился его дом, ноги у его матери почти отказывали.

Мишель был обескуражен тем, как быстро их отпустили. Поэтому, когда они с матерью торопливо уходили от гавани, он то и дело опасливо оглядывался.

Когда они сошли с борта яхты, он молил мать сдерживаться и вести себя как можно тише. В их ситуации привлечь чье-то внимание к тому, что сделали эти отвратительные люди, было бы, наверное, самым худшим из решений.

Но она была увлечена тем, что отчаянно торопилась рассказать ему свою страшную историю, описать, как они просто вошли в ее маленький домик и схватили ее, ничего не объясняя, как будто она была пустым местом, – причем унесли легко, как пушинку. Без всякой причины. Вскоре после того, как ему удалось убедить ее помолчать, изнеможение взяло свое, и она лишилась сил.

Сейчас он был вынужден нести ее на холм на руках, как жених, вносящий свою невесту через порог дома.