Страсть и судьба

— Разумеется, — ответила заинтригованная Сесили и улыбнулась викарию. — А куда мы идем?

— В молельню. Там сейчас группа странствующих монахов. Это их последняя ночь в аббатстве. Мы не станем молиться вместе с ними, потому что это не приветствуется нашей церковью. Мы просто тихо постоим в тени и послушаем их молитвенное пение.

Они дошли до сводчатой деревянной двери небольших размеров, обитой по краям железом. Сесили показалось, что она слышит странный низкий гул, от которого вибрировал даже пол под ее ногами.

— Что это? — прошептала она.

Джон осторожно поставил свечу на каменный выступ стены, словно специально предназначенный для этого, и тихо сказал:

— Как только войдете в эту дверь, сразу поверните налево. Тише!

Он красноречивым жестом поднес палец к губам.

Она послушно кивнула, и викарий задул свечу, из-за чего они тут же оказались в прохладной темноте, пронизанной запахом сгоревшего свечного фитиля.

Сесили услышала тихий скрип дверных петель и почувствовала, как Джон Грей тянет ее за руку. Увидев краем глаза слабый свет в самом дальнем углу молельни, она инстинктивно пригнулась и тут же сделал шаг влево, как велел викарий.

Низкий гул мужских голосов становился все сильнее. Казалось, от него вибрировали даже ее ребра, ее сердце.

Потом гул превратился в монотонное песнопение. Монахи стали петь звучными гортанными голосами, и Сесили вздрогнула от чистых мощных звуков. Латинские слова, казалось, поплыли по воздуху, стали кружиться вокруг ее головы, путаться в ее волосах… Ей нестерпимо захотелось плакать.

Стоявший сбоку Джон Грей незаметно приблизился к ней. Несмотря на то, что он даже не касался ее, Сесили все же чувствовала себя под его зашитой. Он привел ее сюда, потому что понял, что этот ритуал глубоко тронет ее сердце.

— Потрясающе, не правда ли? — прошептал он ей на ухо, и от этих слов и от его горячего дыхания по рукам и по спине у нее побежали мурашки.

Она кивнула в ответ и усилием воли перевела взгляд с монахов на лицо викария. Их взгляды встретились. Джон Грей стоял гораздо ближе к ней, чем ей казалось, и это было как-то странно.

— Да, это так, — едва слышно выдохнула она. — Спасибо, Джон.

— Хотите потанцевать? — неожиданно улыбнулся он.

Сесили едва удержалась, чтобы не рассмеяться.

— Но это же богохульство! — укоризненно проговорила она.

— Мне так не кажется, — неожиданно для нее возразил Джон Грей. — Монахи благодарят Всевышнего за его дары нам, простым людям. Мне кажется, танец — это не богохульство, скорее дань восхищения.

Он говорил совершенно серьезно, и улыбка на лице Сесили постепенно погасла.

— Нет, я не могу, — сказала она.

— Но почему?

— Потому что я… я никогда прежде не танцевала.

Брови викария удивленно поползли вверх, и Сесили поспешила пояснить:

— Я умею танцевать, я училась танцевать, но никогда еще не танцевала… с мужчиной.

— Неужели это правда? Ведь в Фолстоу чуть не каждый месяц устраивают пиры с танцами и прочими увеселениями, — недоверчиво проговорил Джон Грей.

Сесили почувствовала, как от неловкости краснеет ее лицо, и покачала головой.

Джон долго смотрел на нее, в то время как монахи продолжали возносить хвалу Господу своими низкими звучными голосами.

— Вы словно волшебная сказка, — тихо прошептал Джон.

— Это выдумка для утешения несчастных людей, — прошептала в ответ Сесили. — Впрочем, я, наверное, тоже такая выдумка, ведь меня не существует в реальности.

Тогда Джон Грей ласково прикоснулся к ней и, мягко взяв ее за плечи, повернул к себе лицом. Одной рукой он взял ее под левый локоть, другой взял кончики пальцев ее правой руки и сделал шаг назад, не разнимая рук.

— Сесили Фокс, окажите мне честь, — торжественно произнес он, — подарите мне танец.

Остановив свой выбор на Джоне Грее, она поступила бы совершенно правильно. И на это было много причин. Сесили была в этом уверена в такой же мере, как в том, что солнце встает на востоке. Она также понимала, что ее согласие на танец даст ему разрешение ухаживать за ней, как мужчина ухаживает за женщиной, ища ее расположения. Очень может быть, что именно он — ответ на ее молитвы, разрешение ее сомнений.

Но почему же ей так хочется вместо светлых прямых волос Джона Грея видеть темные непослушные кудри Оливера Белкота? Почему она тоскует по карим глазам, когда на нее так ласково глядят небесно-голубые? Почему эта серьезность и искренность бледнеют перед воспоминаниями о безрассудной страсти и опрометчивом грехе? Почему ей хочется того, что наверняка не принесет ей ничего хорошего?

Оливер Белкот погубит ее. Навсегда испортит ее репутацию, разобьет ей сердце, использует и забудет, оставив после себя лишь боль и горечь воспоминаний. Нет, Оливер Белкот — неправильный выбор. Правильный — это стоящий теперь перед ней Джон Грей.

Сесили кивнула в знак согласия, и они стали медленно танцевать. Оба не улыбались, но неотрывно смотрели друг другу в глаза.

Сесили собиралась погостить в Хэллоушире пару дней, не больше. Но общество Джона Грея и спокойствие аббатства подействовали на нее словно дурманящее зелье.

Прошло пять дней, потом еще столько же.