Страсть

— Несомненно, я думаю, но ты действительно понимаешь, что, как только я щелкну пальцами, у Люс есть обязательства на этом балу, которые не включают Даниэля. Это действительно не его сцена, и этим я имею в виду, нет способа, которым охранники впустили бы бедного мальчика конюха сюда.

Люси не заботилась ни о чем из этого. Бедный мальчик конюх или нет, она бы его нашла. Она не могла ждать. Внутри тела Люс, она могла даже обнять его, может быть, даже поцеловать его. Ожидание этого было почти нестерпимым.

— Алло? — Билл щелкнул твердым пальцем по ее виску. — Ты уже готова? Войди туда, когда выйдешь, увидишь, сколько пользы ты можешь получить, если ты знаешь, что я имею в виду.

Люси кивнула. Она поправила черное платье Люс и держала свою голову немного выше. — Привязать к ней.

— И … начнём. — Билл щелкнул пальцами.

В течении доли секунды все было как поцарапанная запись. Тогда каждый произнесенный слог, каждый аромат духов, принесенный воздухом, каждый удар, скатывающийся с каждого усыпанного драгоценностями горла, каждый звук музыки от каждого музыканта в оркестре, подобрались, разгладились, и продолжились, как будто ни в чем не бывало.

Только Люс изменилась. Ее ум был наполнен тысячей слов и изображений. Длинная соломенная крыша загородного дома в предгорьях Альп. Каштановая лошадь по имени Неловкий. Запах соломы везде. Единственный белый пион с длинным стеблем лежит на ее подушке. И Даниэль. Даниэль. Даниэль. Возвращается с четырьмя тяжелыми ведрами воды, уравновешенной по краям, положенным через его плечи. Ухаживая за Неловкой, первым делом каждое утро, таким образом, Люс могла видеть его. Когда это была маленькая, прекрасная польза для Люс, не было ничего, что бы пропустил Даниэль, даже среди всей работы, которую он делал для ее отца. Его фиолетовые глаза, находящие ее всегда. Даниэль в ее мечтах, в ее сердце, в ее руках. Это походило на вспышки воспоминаний Люськи, которые пришли к ней в Москве, когда она коснулась церковных ворот — но более сильные, более подавляющие, свойственно части ее.

Даниэль был здесь. В конюшнях или в людской. Он был здесь. И она нашла бы его.

Что-то шелестело возле шеи Люси. Она подскочила.

— Это только я. — Билл мелькал поверх ее накидки. — Ты держишься молодцом.

Большие золотые двери во главе комнаты были открыты двумя лакеями, которые стояли по стойке "смирно" с обеих сторон. Девочки в очереди перед Люс начали хихикать с волнением, и затем тишина охватила комнату. Тем временем Люси искала самый быстрый путь отсюда и в руки Даниэля.

— Сконцентрируйся, Люси, — сказал Билл, как будто читая ее мысли. — Ты собираешься выполнять обязанности.

Струны оркестра начали играть в стиле барокко вводные аккорды Балле де Женеса, и вся комната переместила свое внимание. Люси следовал за всеми пристальными взгляд и вздохами: Она узнала человека, который стоял там в дверном проеме, пристально глядя на вечеринку с повязкой на одному глазу.

Это был Дюк де Бурбон, кузен короля.

Он был высокий и тощий, как будто увядший, как растение в засуху. Его плохо сидящий синий бархатный костюм был украшен лиловым поясом, чтобы соответствовать лиловым чулкам на его тонких как ветки ногах. Его показной напудренный парик и его молочно-белое лицо — оба были исключительно уродливы.

Она узнала герцога не по некоторым портретам из книг по истории. Она знала слишком много о нем. Она знала все. Как то, как придворные дамы в ожидании рассказывали похабные анекдоты о печальном размере скипетра герцога. О том, как он потерял глаз (несчастный случай на охоте, во время поездки он присоединился, чтобы успокоить царя). И о том, как сейчас, герцог собирался отправить девушек, которых он предварительно отбирал как подходящий материал для брака двенадцатилетнему королю, ожидающему внутри.

И Люси — нет, Люс была первой фавориткой герцога, чтобы занять место. Это было причиной тяжелого чувства боли в ее груди: Люс не могла выйти замуж за короля, потому что она любила Даниэля. Она любила его неистово в течении многих лет. Но в этой жизни Даниэль был слугой, и они оба были вынуждены скрыть свой роман. Люси чувствовала, что Люс парализовал страх — что, если она поразит воображение короля сегодня вечером, вся надежда на наличие жизни с Даниэлем исчезнет.

Билл предупредил ее, что три-Дэ движение будет интенсивным, но не было никакого способа, которым Люси могла подготовился к напору таких сильных эмоций: каждый страх и сомнение, которое когда-либо приходило в голову Люс, затопили Люси. Каждая надежда и мечта. Это было слишком много.