Страшный зверь

– Слушай меня, – жестко начал Турецкий. – Я не знаю твоего «погоняла», и знать не хочу. Ты сейчас же позвонишь своему полковнику, или тому, кто вас послал, и скажешь, что я прилетел сюда для того, чтобы посадить Краева. А он должен знать, что слов на ветер я никогда не бросаю, и все свои дела всегда довожу до суда. Еще передай, что я готов с ним встретиться в любое время. И последнее. Если я в течение ближайших пяти минут застану вас в квартире, я лично перестреляю вас, как поганых собак! Я – профессионал, а не как вы – дешевки! Стрелки говенные! И если с женщин упадет хоть волос, я с вас шкуры сдеру и расстелю на набережной, чтоб прохожие ноги о них вытирали. А номерок с вашей «бехи» я уже «срисовал». Все, время пошло!

Турецкому нечего было уже терять, и он пошел «ва-банк». Что ж, не он, так, значит, другой возьмет Краева за яйца. В конце концов, он же не обещал Косте сажать полковника. А кто преступники, и так ясно. Успеть бы только… И он мчался, толчками сердца подгоняя машину, которая скользила стертыми шинами по невысохшей еще мостовой. Только бы успеть!..

А парень швырнул трубку на стол и достал свой мобильник. Поглядев на женщину, хмыкнул и вышел в прихожую. Там и поговорил о чем-то с тем, кто их послал сюда. И вернулся в комнату. Достал из кармана бумажный сверток и швырнул на стол.

– Вот, приказано передать «бабки», а ты, как закопаешь своего, немедленно сматывайся отсюда, и чтоб больше не появлялась! И… «следака» забери отсюда! Усекла?

Валя подавленно молчала.

– Усекла, сучка? – грозно прикрикнул парень.

– Усекла… – покорно кивнула Валентина и опустила голову. Почувствовала, как трудно стало дышать, провела ладонью по мокрому лбу.

Ни слова больше не говоря, парень вышел в прихожую, и Валя услышала, как там оглушительно – так ей показалось – хлопнула дверь. И в квартире настала мертвая тишина.

Она упала на свой старый, любимый диван и зарыдала громко и отчаянно. Пружины под ее бьющимся в истерике телом скрипели, словно хотели успокоить, убедить, что смертельная опасность уже позади. Но она теперь боялась верить. Даже прибежавшая мама с закутанной мокрым полотенцем головой, не могла, как ни старалась, ее успокоить…

Раздалось несколько резких, нервных звонков в дверь, Ксения Александровна, тоже не спрашивая, открыла дверь. Она едва не упала на пол от напора ворвавшегося Турецкого. Он замер на миг, услышал глухие рыданья и белыми от бессильной ярости глазами впился в лицо матери:

– Что?!

– Испугалась, – сразу поняла смысл вопроса Ксения Александровна. – Реакция такая, Сашенька…

– Вас не тронули? – с трудом переводя дыхание, спросил он.

– Нет, нет, голубчик…

Турецкий, не снимая куртки, прошел в гостиную, остановился в дверях и кинулся на колени перед лежащей ничком на диване, все еще вздрагивающей Валей.

– Успокойся, моя хорошая, – ласково забормотал он. – Все обошлось, правда? Успокойся и подробно расскажи мне, чего они от тебя хотели. Это очень важно. А насчет угроз ты плюнь и забудь, они бы вас и пальцем не тронули, им я нужен, а не ты или твоя мама. Это они себе цену набивали.

– Документы нужны, – нервно всхлипывая, Валя оторвалась от дивана и села. – Сашенька, любимый, я так испугалась! – она упала головой на его плечо и снова заплакала, но тише, почти молча, только слезы лились, не переставая, а она не вытирала их. – Я знаю, я виновата… Я за маму боялась… Прости меня, Сашенька!..

– Ничего страшного не произошло, я тебе повторяю, успокойся и иди в ванную. Ты очень красивая с размытыми своими ресничками, – он засмеялся, почувствовав, наконец, облегчение. – Ну, все в порядке, дай-ка, моя храбрая трусиха, я тебя в носик поцелую… – Он погладил ее колени, сжал их ладонями с откровенной, но сдержанной страстью и добавил шепотом: – А знаешь, я очень понимаю этих мерзавцев. Такую красоту невозможно не заметить…

– Ой, да ну тебя, ей-богу! – и она всхлипнула в последний раз, поглядев на него уже с «мокрой» улыбкой. – А что ты им сказал? Они сразу стали звонить, потом бросили деньги на стол – вон, в газете, – она показала рукой, – велели мне убираться отсюда и тебя забрать с собой. И ушли, ругаясь.

– Сказал то, что и должен был, не бери в голову, тебя это уже не касается. Это проблемы Генеральной прокуратуры. А вот деньги? – он поднялся, взял и развернул сверток, взглянул на приличную пачку тысячных купюр и прикинул на вес: тысяч на пятьдесят, не меньше, и спокойно заметил: – Ну, что ж, считаю, что они тебе еще понадобятся.

– Ты что?! – испугалась Валя, глядя на него растерянными глазами.

– Это плата за твое молчание. Не больше. А ты и так ничего не знаешь. Поэтому, даже если и захочешь что-нибудь рассказать, то не сумеешь. Нечего тебе рассказывать. Бери и молчи, я знаю, что говорю. Тем более что никаких расписок ты не давала. Вот так, и не спорь, я лучше знаю.

– Но что ты им сказал? – настаивала Валя.