Но все равно пляж был ее самым любимым местом.
Она забросила доску на берег, вошла в воду и просто легла на спину с закрытыми глазами, постепенно превращаясь сначала в ледяную скульптуру, а затем – в айсберг. Соленая вода затекла в уши, погрузив мозг в незнакомый раствор, и, напрягая слух, Изола услышала, как кричат и молотят по воде выжившие пассажиры «Титаника». Эта паника навсегда впиталась в морскую пену, словно отпечаток ископаемого листа на камне.
Изола скучала по воде. Алехандро запер окно ее спальни, чтобы мертвая девочка больше не приходила, и теперь Изола тосковала по запаху приближающегося дождя и влажных опавших листьев, липнувших, словно жвачка, к стенам дома.
Мертвая девочка больше не появлялась, но окно оставалось закрытым.
Изола прикрыла глаза, но тут ее подбросило вверх внезапной волной. Кашляя, она вынырнула. Глаза горели от соленой воды. Песни китов резонировали в голове и налипали на кончики волос статическим электричеством. Изола подумала о гигантских кальмарах, которых никто не видел живыми, и о русалках, которых никто не видел мертвыми. Подумала о Кристобелль, воплощении шторма. Когда-то Изола встретила ее на этом самом пляже.
Изоле шесть лет. Отец отряхивает песчинки с корешка детективного романа. Мама стоит по колено в бирюзовой воде и бережно окунает Изолу в океан.
Изола помнила соль, мерцавшую в золотистых волосках на маминых руках, и полоски от бикини у нее на плечах. Помнила голову, которая поднялась из глубин, когда Уайльды обследовали лагуны в скалах во время отлива. Клубок ярко-красных водорослей. Изола наклонилась ближе – нет, не водорослей, а волос. Единственный глаз не отрываясь смотрел на нее из-под спутанных прядей.
– Здравствуй, дитя моря, – пробормотала Кристобелль: пузырьки лопались на ее языке, изо рта вытекала струйка соленой воды.
Изола так и не стала ни хорошей пловчихой, как Лоза, ни серфингисткой, как Джеймс, но Кристобелль научила ее долго оставаться под водой, собирая ракушки и гоняясь за рыбками, пока над головой проплывало размытое толгцей воды солнце. Когда русалка держала ее за руку, Изола могла находиться под водой сколько угодно – казалось, от вечно холодной кожи Кристобелль исходят пузырьки воздуха, так что Изоле всегда было чем дышать. Под водой густые волосы Кристобелль казались живыми: пряди постоянно шевелились, обматывались вокруг ракушек и подносили их к единственному глазу русалки – и даже трогали Изолу за плечо, когда Кристобелль хотела привлечь ее внимание.
Изола брыкалась, силясь подражать хвосту русалки, и мечтала, чтобы ее кожа тоже переливалась золотыми чешуйками, волосы можно было использовать как оружие, а идеальная грудь так же ложилась в бюстгальтер из ракушек.
Когда Кристобелль вступила в ряды братьев-принцев, Изола удивилась, узнав, что русалка уже знакома с Русланой.
– О, это было сто лет назад, – вздохнула Кристобелль, нежась вечером вместе с Изолой в ванне. Изола сидела, подтянув колени к груди, потому что русалка занимала много места, а ее чешуя под пузырьками воздуха была очень холодной. – Ну, Руслана прибыла, чтобы расследовать исчезновение одного красивого молодого моряка. Она умеет распознавать, когда в таких делах замешаны женщины. О да, она отличный сыщик. Знаешь, что она сказала, когда нашла меня в пещере?
– И что же?
Кристобелль обнажила жемчужные зубки:
– «Ты расправилась с ним даже лучше, чем смогла бы я».
По дороге домой заднее сиденье пустовало. Изола забросила ноги на приборную панель; все еще влажная кожа поблескивала в свете заходящего солнца. В старых колонках грустно пел Моррисси, а Изола и Джеймс безрассудно мчались в закат.
«Дело всегда в девушке» – совет от Святого Пипа
Лучший друг Эдгара Пип Сатклифф обладал восхитительными глазами, похожими на стеклянные перископы. Он носил неряшливые вязаные шапочки и выглядел как один из тех парней, за которыми скучающие охранники неотвязно ходят по магазину. При этом он прямо-таки фонтанировал бесполезными знаниями, выдавая обрывки информации, собранной за целую жизнь вмешательства в чужие дела. Друзья называли его Пипом Святым Гуру. Он беспрерывно генерировал чушь, но если вслушиваться в его слова внимательно, то в потоке бреда можно было отыскать крупицы здравого смысла, как бриллианты – в дымящейся навозной куче.
– Пип! – окликнул его Эдгар. – Нужен твой совет.
Эдгар развалился на девятнадцатилетнем диване в квартире Пипа, жившего в самом центре Авалона. Оливково-зеленый диван Пип притащил домой со свалки в чужом дворе. В нем почти не было пружин, а от обивки пахло чем-то незаконным. Святой Пип называл его «удачным приобретением».
– К счастью для тебя, приятель, доктор сегодня принимает. – Пип чистил овощи над раковиной в примыкающей к гостиной кухне. Новоявленный шеф-повар вышел, бросил Эдгару морковку и нож, плюхнулся рядом с ним на диван и принялся кромсать морковку для рагу. – Так что там у тебя?.. Магелла, детка, сделай чуть-чуть потише.