31 июля
Черный камень! Об этот черный камень она вчера ногти обломала, смутно чувствуя, что неспроста он вставлен в стену! Надо думать, много лет назад бился возле него и сэр Брайан – и тщетно, ведь кто мог знать, какое множество движений надо проделать, чтобы привести в действие роковой механизм!
Черный камень, и третий камень слева, и третья плита – трижды…
Когда Марина исполняла все это, у нее дрожали руки и подкашивались ноги – а вдруг что-то не сработает? А вдруг Джессика солгала? напутала? в безумии выкрикнула первое, что пришло в голову?!
Тихий скрип, раздавшийся в стене, показался ей сладостней ангельских труб. С воплем Марина схватилась за часть стены, которая начала поворачиваться вокруг своей оси, отворяя узкий темный проем, – как вдруг что-то белое, пушистое метнулось ей в ноги, запрыгало, вцепилось когтями в платье, замяукало, а через мгновение… о господи, в это невозможно было поверить! – а через мгновение сильные руки стиснули ее плечи и громкий крик:
– Марион! – потряс ее до глубины души.
Десмонд! Десмонд обнимает ее, и Макбет прыгает вокруг как сумасшедший, взвиваясь в воздух чуть ли не на три аршина, мягко падая на лапы, вновь прыгая и мурлыча, и мяуча, и подвывая, словно сделался не котом, а собакою.
– Макбет, – пролепетала Марина, не соображая, что говорит, но тотчас же всякие мысли исчезли из ее головы, потому что губы Десмонда прижались к ее губам, и Марина успела только удивиться, что они соленые. Ее ли это слезы – или его?
– Марион! – Тяжело дыша, Десмонд целовал ее лоб, глаза, снова приникал к губам, а руки в это время лихорадочно ощупывали ее тело, словно он жаждал убедиться: это она, она снова с ним, – но никак не мог в это поверить. – Марион! О господи!
– Десмонд, Десмонд, – шептала она, как в бреду, прижимаясь к нему изо всех сил, еще остававшихся в ее измученном теле. – Ты нашел меня? Ты нашел меня!
– Я чуть не умер, – бессвязно бормотал Десмонд. – Думал, ты сбежала от меня. Думал, ты меня ненавидишь за то, что я… Но тогда я не мог поступить иначе, я хотел уберечь тебя и во всем соглашался с Джессикой. А потом послал Сименса, чтобы он увел тебя из твоей комнаты и спрятал понадежнее.
– Сименс? – с трудом собирала разлетевшиеся мысли Марина. – Ты его послал спасти меня?
– Да, да, о господи, да! – Он снова покрыл ее лицо тысячью поцелуев. – Неужели ты думаешь, я мог причинить тебе вред? Да я бы всю кровь свою отдал за тебя по капле! Только ревность… ревность мучила меня и убивала! Я не мог надеяться, не мог верить, что ты полюбила меня.
– Я тоже, – изумленно шепнула Марина, с такой силой обнимая его, что у нее заломило руки.
– Всегда, всегда! – горячечно бормотал он. – Всегда – только ты, одна ты! О господи, я уже собрался ехать искать тебя в Брайтоне, в Лондоне, в России! Если бы не Макбет… Я думал, он спятил. Он бросался на стену под картиной, драл ее когтями и кричал так, что волосы становились дыбом! И тогда я чуть ли не впервые разглядел, что нарисовано на этой картине, и подумал… Я не мог поверить в это, но послал Сименса за работниками с ломами и кирками, а сам принялся ощупывать стену – и вдруг ты!
Счастливая сине-серебряная пелена затягивала утомленное сознание, для которого оказалась слишком, непомерно огромной радость внезапного возвращения от смерти – к жизни, от унылой безнадежности – к любви и счастью… И вдруг словно молния пронзила Марину: Джессика!
Она рванулась из рук Десмонда, попыталась встать, но ноги подогнулись – Марина упала бы, но Десмонд успел подхватить ее.
– Нет, погоди! – воскликнула она. – Там Джессика. Там сэр Брайан, Гвендолин, они мертвы! И Джессика…
– Тоже? – шепнул он, и Марина отчаянно затрясла головой.
– Ах нет, она жива, только связана. Я обещала спасти ее, я клялась не бросать…
Она с трудом выговаривала слова, но Десмонд все понял мгновенно:
– Стой здесь. Не сходи с места, чтобы дверь не закрылась.
Марина привалилась к стене, а Десмонд ринулся в роковую комнату и мгновенно выскочил обратно, волоча на спине спеленутую Джессику, испускавшую короткие хриплые стоны, очень мало напоминавшие человеческий голос.
Десмонд небрежно свалил ее на пол и, махнув набежавшим лакеям и приказав им постоянно держать дверь, выдернул Марину в коридор.
Приковылял Сименс и замер, простирая к Марине дрожащие руки:
– Миледи! Какое счастье, миледи! Мы уж и не чаяли видеть вас живой!
Повязка, закрывавшая голову Сименса, съехала набок, и вид у него был самый разбойничий. Марина только и смогла, что слабо улыбнуться.
Тем временем Десмонд выхватил из-за пояса нож, который торчал там рядом с пистолетом, и одним махом разрезал веревки, стягивающие тело Джессики. Она испустила облегченный стон, сменившийся криком боли, когда начали отходить замлевшие, затекшие суставы.