Страшно ли мне?

Как-то на днях я пришел с работы раньше обычного. Хочу заглянуть в ее комнату и спросить, почему она не в университете, и слышу разговор.

«Как думаешь, когда они отстанут?»

«Куда бы я ни пошел, этот тащится следом. Мне даже оглядываться не нужно, сразу чувствую запах его сигарет “Зета”».

«А я своего узнаю по скрипу ботинок. От этого звука мороз по коже».

«А мой был напуган больше меня, когда в первый раз со мной заговорил. Потом он меня спрашивал, кто в тот вечер был с нами».

«Хорошо еще, что ты мне сразу позвонила».

«А я тем временем смог предупредить остальных».

«Но пасут они только нас троих».

Прислушиваюсь. О чем это они говорят? Ничего не понимаю. Стучу в дверь.

Подругу и друга дочери, которые в комнате, я хорошо знаю.

«Я кое-что слышал из-за двери. Что происходит?»

Рассказывают, перебивая друг друга. После того, как в университете была полиция, именно их троих взяли на заметку. За ними все время «хвост». В кино, на факультете, в кафе. Просто везде. И вот они решили, что всё будут делать вместе, чтобы их «провожатым» было не скучно, и они тоже могли друг с другом пообщаться.

«Что вы еще натворили?» — все-таки спрашиваю я, а дочь смотрит на меня косо.

«Ничего. Вечером были на лекции по философии, а потом встречали рассвет на Рожнике, на холме. Нас было много. Ночь была прекрасная, теплая», — отвечает дочкин друг.

«Правда, сейчас это все уже напрягает», — говорит подруга.

«Поэтому мы в основном сидим дома», — объясняет дочь.

«Дом тебе совсем не повредит», — сердито думаю я.

«Объясни толком, что происходит, — обращаюсь к шефу госбезопасности. — Что это опять за игры? Скажи, что они сделали?»

«Мы подумали, раз они из проверенных семей, то будут нам помогать».

Когда я слышу «из проверенных семей», все во мне закипает.

«Помогать — в чем?»

«Ну, просто будут сообщать нам обо всём, что происходит в студенческой среде: на лекциях, на Рожнике, в кафе, в тех двух кабаках, где они проводят вечера. Короче, они нам нужны».

«Оставьте их в покое. По крайней мере, мою дочь».

Потихоньку иду домой. Опираюсь на палку. Проверенная семья. Разве я не заплатил за все сполна? Сколько вынес. А она? Вообще уже без снотворного не спит. Оборачиваюсь. Может, и за мной тоже «хвост»! Им нужны молодые кадры. Плохи их дела.

*

Как в старых черно-белых гангстерских фильмах. Корабль, на котором я плыла, пришвартовался в бруклинском порту. С сумками вверх, с сумками вниз. Полиция, таможня. Чернокожие толстяки в золотых перстнях, речь которых не понимаю. Машу нашим морякам. Мне плохо.

Шесть недель. Шесть недель солнца и моря. Грузовой корабль, грузовые порты, краски и жизнь. Корабли, корабли. Большие, больше нашего. Далматинские моряки. Рассказы об океанах, о штормах.

Я почти все время сидела на палубе и читала. А по вечерам слушала рассказы матросов. Об их семьях, об их деревнях, о доме, по которому они так скучают. А когда они дома, их тянет назад, на корабль. В море. В порты.

Порой я часами всматривалась в море. Там Америка. Еще в Любляне раскрыла «И цзин»[27], хотела узнать, пришло ли время для поездки в Индию. Ответ гласил, если я хочу понять, зачем пришла в этот мир, то должна пересечь большую воду. Ну, что же. На пути в Индию нет большой воды. А на пути в Америку есть. Правда, сейчас американцы во Вьетнаме, так что нет полной уверенности, что выбран правильный момент. Потом я нашла грузовой корабль, идущий в Нью-Йорк. Корабль или Вьетнам? Победил корабль, «И цзин», океан, новая жизнь.

Глядя в небо, я почти все время думала об отце.

«Папа, ты обещал, что, когда вырасту, мы поедем в Южную Америку искать твоего отца. Мне теперь ехать одной?»

Обычно, выпив немного, отец приходил в доброе расположение духа. Добавив, начинал напевать. А потом, если еще немного выпивал, то грустнел и давал обещание, что мы с ним поплывем на корабле, далеко-далеко, на поиски деда. В ту пору мне трудно было представить, что у моего папы тоже когда-то был отец, поэтому для детей во дворе я сочинила историю, что дедушку убили индейцы. Кажется, они мне не поверили. Ну и пусть. Хорошая была история. Во всяком случае, тогда.

И вот я стою и смотрю этот американский фильм. Все происходит быстро и громко. Только мой полицейский, похоже, пребывает в каком-то ступоре. Перелистывает страницы моего паспорта. Внимательно рассматривает каждую. Того и гляди, начнет обнюхивать. Перелистав три раза, зовет второго полицейского, а тот еще и третьего.

«No communist?»

«No communist».

«No communist party?»

«No communist party».

Это звучит почти как стихотворение. Почти как произведение Гертруды Стайн. Вроде: «Who is the first? Napoleon The First. Who is the second? Napoleon The First». Например.

«No communist? No communist party?»

Надо будет потом записать. Хотя и без карандаша и бумаги я запомню все на веки вечные.

«No communist. No communist party».

Потом полицейские зовут своего начальника.

«No communist?»

И все сначала. Стихотворение в моей голове потихоньку превращается в балладу. Что будет, если я скажу: «Yes, communist».