Но однажды ты сумел достучаться. Тебе как-то удалось пробиться сквозь невозможное ¾ мою тупость, мой грубый цинизм. Маленький сын мой… не родившийся! Не носил я тебя на руках, не кормил из бутылочки с соской, не покупал тебе игрушки, не рассказывал сказки перед сном, не носил на загривке, не провожал в школу, с тревогой наблюдая, чтобы тебя никто их старших не обидел ¾ не было этого!..
Но ты дал мне возможность встретиться с тобой. Когда ты заговорил со мной из своего таинственного мира, я сразу же узнал тебя ¾ как не узнать мне собственного сына! В тот миг я боялся только одного ¾ что не сумею объяснить тебе мою подлость, не умолю тебя простить своего отца-убийцу. Я стал что-то сбивчиво говорить тебе, но слова путались, мысли вязли, как пьяные ноги в раскисшей глине. Снова я все испортил, только увеличив свою вину перед тобой. И вот когда мутный поток моего бессильного отчаянного бреда захлебнулся, когда лишь на миг остановился ¾ ты сказал эти слова:
¾ Папа, не мучай себя. Все равно я тебя люблю.
¾ Сынок! Ты отвечаешь на мое предательство ¾ любовью?
¾ Да, папа. Я тебя прощаю.
¾ Мою подлость ты сумел простить?
¾ А как же иначе ¾ ты мой папа. У меня здесь много друзей, братиков и сестричек. У нас добрые воспитатели. О нас заботятся. Но ты у меня один, потому что ты ¾ мой папа.
¾ Прошу, не говори так! Я сойду с ума от боли!
¾ Это раньше ты сходил с ума. А сейчас ты выздоравливаешь. И мне становится лучше, глядя на тебя. Мне тоже раньше было плохо. Но ты исповедал свой грех и понес наказание. И со дня твоей исповеди я стал расти. Когда мы встретимся, я смогу тебя обнять. А раньше я был меньше карлика.
¾ Что мне сделать, сынок, чтобы хоть немного оправдаться перед тобой? Как загладить свою вину?
¾ Ты уже это делаешь ¾ ты встал на путь покаяния. Только прошу, не сходи с него.
Обретение мощей
По лесу идти приятно, особенно по такому, как этот: светлому, березовому с редким орешником. Под ногами кое-где попадается свежий звериный помет. В зарослях папоротника вспархивают давно не пуганные птицы. Огромные муравейники высятся шевелящимися пирамидами. Заяц в летней спецовке цвета хаки лениво упрыгивает за кусты, неуклюже выбрасывая длинные задние лапы. Ежик деловито тащит извивающуюся на колючей спине блестящую змейку. То наткнешься на обветшавший шалаш с кострищем, то ступаешь на поляну с таким обилием грибов, что и складывать куда не знаешь.
Но однажды случается находка, которая приносит некоторое волнение. Потому что смерть, даже человека незнакомого, всегда выводит тебя из покоя в область таинственную, непредсказуемую, где непосредственно сталкиваешься с хрупкостью и конечностью человеческой жизни.
Так происходит и на этот раз. После дивной солнечной полянки с веселыми ромашками, синеокими васильками и золотистыми зонтиками пижмы; после густого малинника, увешанного рубиновыми пахучими ягодами; после спуска в низинку пологим склоном холма, чуть не наступаем на россыпь человеческих костей. Стоим в повисшей тишине, а по ушам долбит барабанная дробь дятла, эхом разносимая по лесу.
¾ Нужно бы предать останки земле, ¾ шепчет Валерий.
Дело, конечно, необходимое, только вот чем? Порывшись в рюкзаках, находим нож и ложку. Еще поодаль разыскиваем кол с острым концом. Хорошо еще, что почва мягкая, рассыпчатая. Начинаем копать. Когда углубление достигает сантиметров десяти, под нашим инструментом каменеет спекшаяся глина, и мы прерываемся на отдых. Валерий, озадаченный отсутствием черепа, обходит окрестности. Метрах в пятнадцати поднимает из травы череп с остатком длинных волос на затылке.
¾ Посмотри, ¾ говорит он, ¾ какой хороший цвет у костной ткани черепа. Янтарный, ровный, без пятен. Видно, человек был высокой жизни. Может быть, даже мученик.