Странствующий

В это время со мной самим происходит что-то непонятное. Мое сознание покидает собственное «я» и отдаляется в сторону. Оттуда, со стороны я гляжу на нас с Сергеем и удивляюсь: неужели это все настоящее, реальное? Неужели это я говорю с человеком, сидящим напротив? Неужели я имею право говорить с ним? Кто я такой? И кто он? И зачем мы сидим за одним столом 3/4 чужие и разные? Неужели эти руки, эти ноги, это сердце, бьющееся в груди 3/4 мои? Неужели я живу? Да и моя ли эта жизнь? А что, если я сейчас только рождаюсь? Вдруг через мгновение прорвется скорлупа, окружающая меня, и я вылуплюсь на свет другим? Взираю со стороны на себя, чужого, и деревенею от необъяснимого ступора.

Чувствую касание руки, звук голоса, разрывающий обнявшую меня тишину, 3/4 и я снова «приземляюсь» на прежнее место в самом себе. Что здесь происходит? А, меня спрашивают… О чем?

3/4 Откуда вы всё это знаете? 3/4 повторяет вопрос Сергей.

3/4 Я, Сережа, сам прошел через это.

3/4 Это… послушайте, Тихон… простите, как вас по отчеству?

3/4 Давай на «ты» и по имени, хорошо?

3/4 Да. Хорошо. Ты это… надо поговорить, слышишь. Ты не уходи. Мы должны еще много чего обговорить.

3/4 Да не волнуйся ты, Сергей. Сколько нужно, столько и будем говорить.

А «нужно» для этого, оказывается, вечер, половина ночи и утро. И на прощанье обмен адресами. На всякий случай.

  Тихое пристанище

На узловой станции сходим с поезда. Однако здесь, на российских северах, уже прохладно. Недавно прошли снегопады. И даже выглянувшее сегодня теплое, еще осеннее солнце не успевает полностью растопить кое-где притаившийся снег. На полупустом автобусе сквозь лесные чащи доезжаем до села. Пассажиры не без интереса рассматривают наши загорелые лица. Они-то сами уже замотаны в пуховые платки и меховые шапки. Мы же пока в летних кепках и легких куртках.

И только увидев его, понял, почему сюда уезжает мой странник зимовать. В окружении дивной красоты леса стоит просторное село. А в центре, на высотке царствует белый красавец 3/4 Троицкий собор.

Заносим вещи в дом к давнему странноприимнику Валерия. Здороваемся, знако­мим­ся с хозяином и спешим на вечернюю службу. Поспеваем к Шестопсалмию. Затушенные свечи и монотонное чтение псалмов приводят нас в мирное расположение.

Глаза понемногу привыкают к сумраку, и я оглядываюсь. Внутри храма царит нищета и едва прикрытая разруха. Ощущение тленности земного бытия возрастает.

Душа, влекомая Светом незримым, как сквозь острые камни и колючки с великим трудом продирается ввысь. Руки пишут обычные записки. Глаз цепляет корявость букв и пористая желтизна бумаги. Ноги несут меня к свечному ящику, где простуженная усталая женщина ворчливо берет клочки бумаги и обязательно высказывает недовольство. Уши слышат шорохи и случайные разговоры, а сердце ловит и жадно впитывает вдохновенные слова Давида.

Застываю перед алтарным торжеством лампадных огней и божественных глаз. Душа отталкивается от береговой ряби рассеяния и отплывает в глубокие воды покоя. А вот и сердце открывается и устремляется к своему Творцу, как одинокий потерявшийся ребенок бежит навстречу появившемуся вдалеке Отцу.

Я еще только восхожу к мольбе. Еще не знаю, о чем она и когда возгорится. Мое бессвязное бормотанье, которое я по своему помрачению называю молитвой, похоже на робкие шаги залежавшегося в постели больного. И лишь первые капли огненной росы сходят в душу… А я останавливаюсь на границе и каким-то потайным зрением оглядываю себя до этого момента. И удивляюсь, как долго, как запутанно, никчемно все, кроме этого времени, когда соединяется в молитве дитя души с родным своим Отцом.

Что за обман, затяжной обморок 3/4 отказывать себе в этой родниковой живительной радости! Где я был? Чем занимался? Что может сравниться с восхождением в свет Истины?

Я только на пути к Нему. Но уже само предчувствие встречи дарит надежду. Моя тьма исчезает. От  самолюбия не остается даже горстки пепла. На досадно малый миг во мне поселяется светлый покой. Даже привычное «помилуй мя» звучит сейчас восторженным «слава Тебе!»

Заботливые руки поднимают меня и ставят на высокую гору. Отсюда видны просторные дали. Отсюда прозрачные облака молитв плавно и торжественно поднимаются  вверх, в светлые высоты. Вовек бы стоять на этом сияющем Сионе. И пытаться снова и снова лепетать: «Отче, я хочу…, мне надо…, сделай…, помоги…, пожалуйста…» Чтобы снова из тишины вечного покоя услышать мудрое и ласковое: «Я знаю твои скорби и немощи. Ты пришел и открыл свое сердце. Я взял на Себя твою немощь и грехи. Устранись, упразднись и прими покой. Учись пребывать в блаженной вечности Моего дома, где Я жду тебя, сын Мой!»

В этой тишине нет грубой звуковой вибрации. Слова передаются таинственным потоком, струящимся в самое сердце, которое ловит и жадно повторяет тихие слова Бога-Слова.

Здесь я в свете и радости Отца, прощением вернувшего мне безгрешное детство. И мне мало этим жить! Хочу делиться дарованным огнем любви с теми, кто сейчас вне его.  С людьми, которых обнимает через мою немощь всемогущество Спасителя.