Странствующая труппа

– Здесь, матушка, ничего не любят, здесь любят только жареных откормленных гусей да настойку, – мрачно отвечал он, намекая на сегодняшнее именинное угощение у доктора.

– Ну а что, при сегодняшнем сборе мы все-таки без убытка? – спросила она.

– Отстань! Надоело и говорить об этом.

Вечер прошел вяло. Немногочисленная публика зевала, а при чтении Котомцевой во втором отделении стихотворения «Грешница» какой-то купец, сидевший во втором ряду стульев, даже заснул и начал храпеть, чем возбудил смех в публике. Пристав тотчас же направился к нему и растолкал его. Не произвели никакого эффекта и «Записки сумасшедшего», исполненные Котомцевым в костюме. Суслову за куплеты еще немножко похлопали. Некоторое оживление внесла лесничиха своим исполнением малороссийских песен да Даша, свояченица Котомцева, чуть не в слезах протанцевавшая качучу последним номером. Танцевала она очень плохо, но тем не менее костюм, тельное трико и миловидность ее подкупали зрителей. Ее приняли чуть не на ура и заставили повторить номер. Сын головы и сын кабатчика Подседова сдержали свое слово и поднесли ей букет из живых цветов, купленный от садовника из оранжереи на винокуренном заводе.

Когда Даша, по окончании номера, явилась в уборную переодеваться и показала сестре букет, та сказала:

– Глупые мальчишки! Лучше бы полкуска полотна поднесли. У тебя все сорочки худые.

Как только вечер кончился, в мужскую уборную тотчас же вошел содержатель гостиницы Подковкин, кланялся и говорил:

– Ну как, господа актеры, сегодня мое счастье? Полностью со мною по счету рассчитаетесь или дадите только две обещанные красненькие?

– Ничего не дам. Подождите до воскресенья, – отвечал Котомцев.

– Как? Опять до воскресенья? Да ведь сегодня у вас хорошо клюнуло.

– Где же клюнуло-то, ежели еле-еле концы с концами свели? Афиши, билеты, освещение, тапер и аккомпаниатор, а всего и сбора двадцать рублей с небольшим.

– Вот те и здравствуй! Да что вы мне зубы-то заговариваете! Полная зала публики.

– Публика даром в конце вечера прошла. Сторожа и еврей Варганчик напустили. Да и помимо Варганчика и сторожей, наполовину даровой публики было. Вот вы, например, с женой и дочерьми даром сидели.

– Еще бы мне-то платить! Нет, послушайте, барин, вы дайте мне две красненькие, иначе я завтра вам и самоваров отпущать не велю.

– Ах вы, безбожник, безбожник!

– Позвольте… Чем же безбожник-то? Я, слава богу, обстоятельный купец, а не безбожник. Уж и так мирволим всячески. Две недели в номерах стоите, пьете, едите, и никто из вас платить не хочет! Вы безбожники, а не мы. Нет, уж как там хотите, а завтра сидите без самоваров.

– Ну, вот вам четыре рубля в уплату. Последние отдаю. А остальные деньги до воскресенья.

– Да уж слышали, слышали мы про эти воскресенья-то! Эх, народ!

Подковкин взял деньги, тяжело вздохнул и, никому не поклонившись, вышел из уборной.

XVIII

– Голубчик, Пантелей Федорыч, поддержите, похлопочите! Нельзя ли кому билетиков порассовать на воскресный спектакль? – просил пристава Котятникова Котомцев. – Верите ли, ведь погибаем. В гостиницу не заплачено. Проклятый Подковкин грозится не давать самоваров. Уезжать от вас – но с чем выехать-то? Хоть на уплату Подковкину да на дорогу нам похлопочите. Сейчас я был у мирового и просил его, а теперь к вам…