Странствия убийцы [издание 2010 г.]

Чем дальше я шел — тем хуже становилось. Путники, которых я встречал, не были торговцами с повозками товара или фермерами, везущими на рынок урожай. Это были оборванные, голодные семьи. Часто все их пожитки помещались на одной или двух ручных тележках. Глаза взрослых были холодными и недружелюбными, а взоры детей испуганными и пустыми. Вскоре я уже не надеялся, что мне удастся найти какую-нибудь работу по дороге. Те, у кого еще остались дома и фермы, ревниво охраняли свою собственность. Во дворах лаяли собаки, а с наступлением темноты работники ферм выходили охранять поля от воров. Мы прошли через несколько «городов нищих» — небольших лагерей самодельных хижин и палаток, выстроившихся вдоль дороги. По ночам там ярко горели огни, и взрослые стояли на страже с пиками и дубинками, а днем дети просили милостыню у проходящих путников. Я начал понимать, почему повозки купцов так хорошо охраняются.

Так мы шли несколько ночей, бесшумно пробираясь через маленькие поселки, пока не достигли какого-то города. Рассвет застал нас у самых предместий. Когда нас нагнали ранние купцы на повозке, полной клеток с цыплятами, мы поняли, что пора сходить с дороги. На дневку мы устроились на маленьком холме, откуда был виден город. Я не мог заснуть, так что сел и стал смотреть, как разворачивается торговля на дороге под нами. У городских пристаней качались маленькие и большие лодки. Временами ветер доносил до меня крики сходящей с корабля команды. Один раз я даже услышал обрывок песни. К собственному удивлению, я обнаружил, что меня тянет к себе подобным. Я оставил Ночного Волка спать и спустился к ручью у подножия холма, чтобы постирать рубашку и гамаши.

Мы должны держаться подальше от этого места. Они убьют тебя, если ты пойдешь туда, рассудительно заметил Ночной Волк.

Он сидел на берегу ручья рядом со мной и смотрел, как я моюсь. Темнело. Рубашка и гамаши почти высохли. Я пытался объяснить ему, почему я хочу, чтобы он подождал, пока я схожу в город и загляну в трактир.

Зачем им убивать меня?

Мы чужие, и мы зашли на их охотничью территорию. Почему бы им не убить нас?

Люди не такие, терпеливо объяснил я.

Да. Ты прав. Они, наверное, просто посадят тебя в клетку и будут бить.

Нет, не будут, настаивал я, чтобы скрыть мои собственные страхи.

Я боялся, что кто-нибудь узнает меня.

Они делали это раньше, упорствовал он. С нами обоими. А это была твоя собственная стая.

Я не мог отрицать этого. Так что я просто обещал:

Я буду очень-очень осторожен. Я хочу только послушать их разговоры, чтобы понять, что происходит.

А почему нас должно заботить, что с ними происходит? Вот мы не охотимся, не спим и не идем дальше — это и должно нас волновать. Они не наша стая.

Мы можем узнать, чего нам ждать дальше на нашем пути. Много ли народа на дорогах и смогу ли я найти работу, чтобы заполучить пару монет. Всякое такое.

Нам просто надо идти вперед и узнавать все самим, упрямо настаивал Ночной Волк.

Я натянул рубашку и штаны прямо на влажное тело, пальцами зачесал назад волосы. Привычка заставила меня завязать их в хвост воина. Потом я закусил губу, размышляя. Ведь я собирался выдавать себя за бродячего писца. Развязав шнурок и распустив волосы, я обнаружил, что они почти доходят мне до плеч. Немного длинновато для писца. Большинство из них коротко стригутся и сбривают волосы у лба, чтобы они не мешали работать. Что ж, с бородой и растрепанной шевелюрой я могу сойти за писца, который долго болтался без работы. Не лучшая рекомендация для моего ремесла, но, учитывая скудость припасов, ничего лучше я придумать не мог.

Я оправил рубашку, чтобы выглядеть поприличнее, застегнул пояс и проверил, хорошо ли ходит в ножнах мой нож. Потом потряс в руке кошелек. Огниво в нем весило больше, чем серебро. У меня были четыре серебряные монетки, которые дал Баррич. Несколько месяцев назад это нельзя было назвать большими деньгами, а теперь у меня больше ничего не было, и я решил не тратить их без крайней необходимости. Кроме них из дорогих вещей у меня были только серьга Баррича и булавка Шрюда. Моя рука машинально коснулась серьги. Как ни раздражала она меня, когда мы охотились в густом кустарнике, прикосновение к ней всегда действовало на меня успокаивающе. Как и булавка в воротнике моей рубашки.