Странствия убийцы [издание 2010 г.]

Мы медленно подчинились. Я медленнее всех. Суставы Верити болели, тело его очень устало. Кеттл мрачно посмотрела на меня, когда я наконец встал рядом с ней.

— Раз ты все равно собирался это сделать, мог бы вложить себя в дракона Верити, — заметила она.

— Он бы мне не позволил. Вы бы мне не позволили.

— Да. Мы бы не позволили. А теперь разреши мне сказать тебе кое-что, Фитц. Ты пожалеешь о том, что отдал. Со временем ты, конечно, восстановишь некоторые из этих переживаний. Все воспоминания связаны друг с другом и, как человеческая кожа, могут нарастать заново. Со временем, предоставленные самим себе, эти воспоминания перестали бы причинять тебе боль. Но в один прекрасный день тебе может захотеться снова испытать ее.

— Сомневаюсь, — сказал я спокойно, чтобы скрыть собственную неуверенность, — у меня еще осталось вполне достаточно боли.

Кеттл подняла к небу морщинистое лицо и втянула носом воздух.

— Наступает рассвет, — сказала она, словно почуяла его приближение. — Ты должен вернуться к дракону Верити. А вы, — она повернула голову, чтобы посмотреть на шута и Ночного Волка, — должны пойти к краю каменоломни и проверить, не появились ли войска Регала. Ночной Волк, ты сообщишь Фитцу обо всем, что увидишь. Идите. И ты, шут. И оставь наконец в покое Девушку-на-драконе. Тебе пришлось бы отдать ей всю свою жизнь, и даже этого было бы недостаточно. А раз так, не мучь ни ее, ни себя. Идите.

Они послушались, но все равно несколько раз оглянулись.

— Пойдем, — резко сказала мне Кеттл.

Она поплелась назад, в ту сторону, откуда пришла.

Я следовал за ней и брел так же скованно, как она, через черные и серебряные тени камней, усыпавших каменоломню. Она выглядела на все свои двести с чем-то лет. Я чувствовал себя еще старше. Тело болело, суставы трещали. Я поднял руку и почесал ухо. Потом резко отнял ее, раздосадованный своей глупостью. Теперь у Верити будет серебряное ухо. Кожа уже горела, и казалось, что далекие ночные насекомые начали гудеть гораздо громче.

— Кстати, я хотела сказать, что очень сожалею. Насчет твоей Молли и всего остального. Я пыталась предупредить тебя.

Голос Кеттл вовсе не звучал огорченно, но теперь я понимал почему. Почти все ее чувства были в драконе. Она говорила о том, что она почувствовала бы раньше. Ей все еще было больно за меня, но она не помнила никакой собственной боли, с которой это можно было бы сравнить.

Я только тихо спросил ее:

— Теперь уже не осталось ничего личного?

— Только то, что мы скрываем от самих себя, — грустно ответила она. Потом оглядела меня: — Ты хорошо поступил в эту ночь. Очень хорошо. — Ее губы улыбались, но из глаз текли слезы. — Дать ему последнюю ночь юности и страсти. — Тут она заметила выражение моего лица. — Я больше не буду говорить об этом.

Остаток пути мы прошли в молчании.

Я сидел у теплых углей, оставшихся от костра прошлой ночи, и смотрел на рассвет. Гудение ночных насекомых постепенно сменилось утренними песнями далеких птиц. Теперь я слышал их очень хорошо. Как странно, подумал я, сидеть у костра и ждать самого себя. Кеттл ничего не сказала. Она глубоко вдыхала утренний воздух, пока ночь переходила в рассвет, и жадными глазами смотрела на светлеющее небо. Все это она вбирала в себя, чтобы вложить в дракона.

Я услышал шаги и поднял голову. Я приближался. Моя походка была уверенной и быстрой, плечи расправлены. Лицо мое было свежевымытым, мокрые волосы зачесаны и собраны в хвост воина. Верити хорошо позаботился о моем теле. Наши глаза встретились в утреннем свете. Я увидел, как сузились мои глаза, когда Верити оценил свое собственное тело. Я встал и машинально начал отряхивать одежду. Потом понял, что я делаю. Я не рубашку одолжил моему королю. Мой смех звучал громче, чем обычно. Верити покачал моей головой:

— Оставь это, мальчик. Тут уж ничего не исправишь. И в любом случае, я почти покончил с ним. — Он похлопал меня по груди моей ладонью. — Когда-то у меня тоже было такое тело, — сказал он мне, как будто я не знал. — Я совсем забыл, каково это. Совсем забыл… — Улыбка сошла с его лица, когда он посмотрел на меня, глядящего на него его собственными глазами. — Позаботься о нем, Фитц. Оно у тебя только одно.

Волна головокружения. Тьма взвилась перед глазами, колени мои дрогнули, и я сел, чтобы не упасть.

— Прости, — тихо сказал Верити уже своим голосом.

Я поднял глаза и увидел, что он смотрит на меня. Я встретил его взгляд и ничего не сказал. Я чувствовал запах Кетриккен на моей коже. Тело мое было очень усталым. На мгновение у меня возникло ощущение величайшей неправильности всего этого. Глаза Верити встретились с моими и приняли все, что я чувствовал.