Я поставил стены и почувствовал, как мое сердце колотится и бьется о них, будто шторм о волнорез защищенного города. Я спросил себя в этой темной ночи, смогу ли я снова когда-нибудь испытывать что-то, кроме боли и вины.
Я поднялся до рассвета и, следуя старой привычке, прошел на кухню. Тавия и Майлд уже были вовсю заняты работой, как и юная Ли. В кухне была еще новенькая девушка, Честнат. Когда я заметил это вслух, Тавия рассказала, что после того, как Элм выпила «вспоминающего чая», она помешалась. Теперь она смертельно боится мужчин, даже отца и братьев. В те дни, когда Элм тихая, она занимает свое местечко у камина и чистит картофель или выполняет другую посильную работу. Сегодня, зная о том, что я могу зайти на кухню, они отослали ее подальше, потому что при виде взрослых мужчин она начинает кричать. Ли заплакала. Я не хотел слушать дальше.
Но Натмег, наша старая повариха, пришла помочь с приготовлением еды и принялась безжалостно сплетничать о слугах. Пастух Лин всех шокировал, попытавшись покончить с жизнью, но ему вовремя помешал один из сыновей. Теперь они более тщательно за ним присматривают, хотя он заявил, что это был момент отчаяния, и он больше не будет предпринимать таких попыток. Ему приснился кошмар о том, как в горящие конюшни бросали тела. Слайт, одна из садовниц, утонула. Некоторые говорили, что она умышленно пошла по тонкому льду, а другие − что она слегка помешалась после того, что ей пришлось вынести. Слуги увольнялись, и пришлось нанять других. Рассказ Натмег был полон страшных подробностей, но я заставил себя спокойно сидеть и слушать, хотя мне хотелось сбежать. Все это станет топливом, способным разжечь мою решимость, если она угаснет.
Тавия слушала Натмег молча, заметно побледнев. Ли продолжала что-то помешивать в кипящем котле. Я не знал, покраснело ли ее лицо от жара или от нахлынувших чувств. Одного из садовников изнасиловали налетчики. Он начал пить и стал почти бесполезен.
− Жестоко над ним поиздевались, − мрачно сообщила Натмег. − Мужчина перестал есть, так как боится, что ему придется ходить в уборную. Зато начал пить. О, как он пьет! Городским не понять. Его брат сказал ему: «Я бы погиб, сражаясь, но не позволил сделать такое со мной». Однако их там не было. Только мы его понимаем.
Натмег замесила тесто для хлеба и вдруг поразила меня силой, с какой шлепнула его об доску. Она обратила на меня пристальный взгляд, глаза ее были полны слез.
− Мы знаем, что вы заставили их заплатить, сир. Мы слышали, что вы сделали с этим Элликом, который на своей большой лошади сверху смотрел на нас. И с тем миловидным парнем со светлыми волосами, заплетенными в косички, который насиловал наших девушек, и все ему было мало. Вы хорошо обошлись с ними, как мы слышали, и они заслужили все это, и даже больше!
Казалось, что ее голос доносится издалека. Кто же... ну конечно. Он был со мной. Он видел тела. Конечно, мальчик рассказал все здесь, дома, своим приятелям. А мои гвардейцы еще и приукрасили, как это им свойственно.
− Мы вами гордимся и мы знаем, что вы отправитесь за остальными. Выследите их в логовах, выкурите оттуда и перебьете. Хоть юный Пер и покончил с Элликом, но он рассказал нам, что вы заставили его заплатить, прежде чем мальчик его зарезал.
Горды мной. Мне стало дурно.
Думаю, Тавия смилостивилась надо мной, напомнив, что Фоксглов ждет, когда я присоединюсь к ней за завтраком. Она выдворила меня из кухни, и я с благодарностью ушел. В коридоре мне встретился Персиверанс. Он был бледен, с покрасневшими глазами. Я сказал слугам, что Пер поест с нами, и мы сели за стол ждать Фоксглов. Я не стал спрашивать, что за байки он рассказывал слугам Ивового Леса, а поинтересовался его матерью.
Он тяжело вздохнул.