Странствия Шута

В последних словах таился едва заметный вопрос. Я его проигнорировал. Возможно, позже будет время рассказать о вороне. А сейчас она не имела значения.

- Мальчик был в отчаянии, пока рассказывал. По-моему, он был практически раздавлен случившимся. Я попытался его успокоить, сказал, что никто его не обвиняет, я объясню лорду Чейду, что тут нет его вины, и он не понесет ответственности. Но я ошибся. Это был не страх провалить задание, но неподдельная скорбь. Мать сказала, что он сделал все, что было в его силах, и что Шут сам решил покончить с жизнью. Мальчик продолжал говорить, что Шут был героем и не должен умереть вот так. Он рыдал. Мы успокоили его как могли, но я видел, что сердце у него разрывалось, и наши слова не принесли ему облегчения. Я знал, что за Шутом хорошо присмотрят и что позовут меня, если понадоблюсь. Мать сказала, что все, что мы можем сделать – это облегчить страдания его тела. Она обтирала его холодной мокрой тканью, чтобы смягчить сжигавшую его лихорадку. Так что больше я ничем не мог помочь ему. И я оставил их там.

У Шута была лихорадка. Более чем серьезно для человека с такой низкой температурой тела, как у него. Слова Дьютифула звучали как извинение. И я не имел понятия - почему. Он прервал свой многословный рассказ и обменялся взглядом с Неттл.

- Что? – требовательно спросил я.

Риддл поднял голову и заговорил:

- Короче говоря, леди Кетриккен оставила его, чтобы отправиться к Скилл-колонне. И пока нас всех не было, Эш взял на себя смелость дать что-то лорду Голдену. Очевидно, это был какой-то эликсир, или зелье, или редкая лекарственная вытяжка. Он не говорит, что это было, повторяет только, что лорд Чейд велел ему испробовать все возможное, чтобы помочь этому человеку, так он и сделал. Что бы он ни дал… Это его изменило.

Теперь они все смотрели на меня, будто ждали, что я пойму - о чем они говорят.

- Это вернуло его к жизни? Убило? – мне было плохо от бесполезных слов, ото всех этих обрывков, лишенных смысла. – Я иду к нему.

Дьютифул открыл было рот, но Риддл был достаточно смел, чтобы остановить своего короля, покачав головой.

- Пусть идет. Словами это не объяснить. Человек не может объяснить то, чего не понимает. Пусть он сам увидит.

Я встал, пошатываясь, и был рад, что смог собраться прежде, чем Дьютифул схватил меня за руку. Когда человеческая гордость – единственное, что у него осталось, он старается не потерять хотя бы это. Мне было безразлично, что они видят, как я иду к портьерам и запускаю тайный механизм, открывающий дверь в логово Чейда. Меня тошнило от тайн. Пора пролить дневной свет на все эти секреты. Но сейчас была ночь, зимняя ночь. Позволить секретам выйти в ночь? Я потряс головой. Я что-то делал. Шел к Шуту. Я крепче ухватился за свои мысли.

Поднимаясь по ступенькам, я знал, что все остальные идут следом. Комната наверху была ярко освещена множеством горящих свечей и огнем камина. Я учуял смолистый запах горного леса и понял, что Кетриккен жгла травы своей горной родины. Когда я вошел в комнату, мой разум неожиданно очистился, и меня поразило понимание, что никогда еще эта комната не была такой теплой и приветливой. Мои глаза мельком отмечали все перемены. Ворона, устроившись на спинке стула, дремала, наслаждаясь теплом каминного огня.

- Фитц Чивэл! – поприветствовала она меня.

Эш сидел на полу у очага, у ног Кетриккен. Он окинул меня печальным взглядом и снова повернулся к огню. Моя бывшая королева расположилась в старом кресле Чейда, на которое было наброшено цветастое покрывало из Горного Королевства. Рядом с ней на столике испускал пар пузатый голубой чайник, разрисованный прыгающими зайцами. Косы Кетриккен были высоко заколоты на голове, а рукава простой голубой мантии убраны назад, словно она собиралась заняться какой-то работой. Она повернулась ко мне, зажав в руках чашку ароматного чая. Взгляд ее был напряженным, но губы улыбались.

- Фитц! Я так рада, что ты к нам вернулся, и я так волнуюсь за маленькую Пчелку! И за дочь Чейда!

Я не ответил на ее приветствие. Я впился глазами в человека, сидевшего рядом. Он был все также худ; он сидел прямо, но поза его казалась неуверенной. Все еще болен? Он был облачен в мягкую серую шерсть; свободный капюшон покрывал голову. Я не мог понять, видит он меня или нет. Он повернулся в мою сторону, глаза, смотревшие на меня, больше не были затянуты серой пеленой – они блестели слабым золотом, словно бы в них отражалcя свет от камина. Он протянул руку в мою сторону. Костяшки все еще были распухшими, руки костлявыми, но пальцы двигались с тенью былого изящества. Он повернул кисть ладонью вверх и потянулся ко мне.

- Фитц? – спросил он, и я понял, что он не видит. Однако у меня возникло ощущение, что каким-то странным образом он меня чувствует.

Я пересек комнату и сжал его ладонь в своих руках. Она была чуть прохладной, такой же, как обычно у Шута.