— А он как-то ожидал тебя и показывал мне, как по делается. У него есть еще такой шнурок с узелками, который он вставляет в нос и втягивает ртом. «Качками!» говорит, что как прочистит им ноздри, так на-i морк сразу же проходит.
Поставщика дичи все в доме называли «качка-ман». Сам он о своем прибытии, заходя во двор со стороны кухни, извещал: «Качка-ман is coming!»[35] Его гундосый голос будил повара, и тот, сложив ладони рупором, передавал известие в глубину дома.
Все приседали на корточки около торговца, и уборщик передавал парную птицу повару. Тот взвешивал цыплят на ладони, дул им под хвост, и, наконец, начинался торг, который был всего лишь актерским представлением. Ведь цены согласованы заранее, и, как уже выяснилось во время ссоры слуг, повар получал от торговца комиссионные.
У каждого из разносчиков был свой район. Наш «качка-ман» специализировался на поставках полякам, чехам и нескольким шведам, которые жили как раз по соседству. Настоящая борьба конкурентов случалась редко, клиентов добывали не с помощью низких цен. Торговец, переходивший в другой квартал, «перепродавал» своих покупателей вместе с маленькими секретами, выдающими их вкусы, привычки, ну и, конечно, платежеспособность.
— Не огорчайся, вернется твой «качка-ман», — утешал я жену, — Он наверняка не оскорбился. Правда, ты предложила ему принести «нечистое» мясо, но я тоже поймал его, так что он у меня в руках…
— А что он сделал? Пытался тебя обмануть?
— Нет. Но я не хотел бы говорить об этом.
— Как хочешь, — жена обиженно смолкла.
— Папка, ну расскажи же, — заскулила дочка, — я умираю от любопытства…
— Ты, наверное, видела, что у «качка-мана» кроме ящика со льдом и мясом есть еще притороченный к багажнику клеенчатый мешок?
— Меня это открытие совсем не касается, — жена отвернулась, но не уходила, а только смотрела в окно, за которым не происходило ничего интересного.
— Я видел, как «качка-ман», присев на краю дороги за посольством, прямо на асфальте как ни в чем не бывало рубил четверть туши, которую он вынул из клеенчатого мешка.
— А это наверняка был он? — забеспокоилась жена.
— Я тоже сомневался, так как в том черном рое мух я мог и не разобрать, поэтому я подошел ближе. Он как раз заворачивал отрезанный кусок мяса в целлофан и клал его в ящик со льдом. Он ведь доставляет говядину и шифровальщику посольства. «Качка-ман» немного смутился и, так как я его не обругал, почувствовал, что дело нешуточное. Он отодвинул ящик и подмигнул мне как сообщнику, объясняя, что все так возят мясо.
— Ты, наверное, нарочно это придумал, чтобы досадить мне, — крикнула расстроенная жена. Рушился весь ее миф о барьере гигиены, который она воздвигла между семьей и распространенными здесь болезнями. Много раз она с триумфом сообщала: «Смотри, даже американцы, которые едят почти все консервированное, и те снова заболели дизентерией. А вы, благодаря мне, здоровы… Я все время слежу за руками повара, заставляю его мыть мясо и овощи в марганцовке…»
— Хотел бы я обладать таким воображением, которое вместило бы все странные вещи, какие здесь происходят. Но вернемся все же к моей теории. Не надо преувеличивать роли асептики. Мы живем в окружении, полном грозных возможностей, организм должен бороться сам, должен вырабатывать антитела, обретать способность к тому, что мой Гуру называет «сосуществованием с любой холерой». Я не хотел доставить тебе неприятность, а тем более оспаривать твои заслуги… Я только утешал тебя…
— Я обойдусь без твоей жалости, — буркнула жена. — Ах, я совсем забыла: на горизонте снова появился тот пилот… Он хотел с тобой увидеться.
— Что с ним было все это время? Почему он не позвонил мне?
— Он спешил к адвокату. У него что-то случилось: весь заклеен пластырями, острижен наголо… И машину ему помяли.
Я все с большим удивлением смотрел на жену.
— Не волнуйся, он найдется, придет сюда еще раз…
После полудня на каждый звук клаксона я подбегал к окну, но Рогульский появился лишь ночью, когда я уже перестал рассчитывать на его приезд.
— Что с вами произошло?
Он невольно прикоснулся к пластырю над виском.
— Меня хотели испечь. Но у вас есть для меня время?
— Мы одни. Сегодня я никого не жду… Мы можем болтать всю ночь. А что с вашей машиной? Какая-нибудь тяжелая авария?
— Ах, сплошная чепуха, мне ее уже исправили и зашпаклевали. Я наехал на тонгу и сбил пальму… Ну, сядем, возьмем что-нибудь выпить, и тогда я начну все по порядку.
Я оставил включенной маленькую лампу, наполнил рюмки. Удобно развалившись в кресле, Рогульский в полумраке огоньком папиросы рисовал передо мной свое, как он сам называл, величайшее поражение.